– А теперь заменим детерминанты…

Он нажал на кнопку. Механический рычаг поднял покрытую формулами доску вверх и опустил на ее место новую; ученый подул на руку, обсыпанную белой пылью, и стал писать дальше. Внезапно он остановился, наклонил по-птичьи голову, вглядываясь в формулы, и хрипловатым голосом произнес:

– Теперь подставим везде однородные поля и получим…

Он написал короткое уравнение.

– Как видите, пример, сведенный к самой общей формуле, показывает неизбежное прекращение жизненных процессов при скорости выше светового порога. Иначе говоря, за этим порогом должна наступить смерть.

Короткий отзвук, похожий на сдавленный вздох, вырвавшийся из одной огромной груди, всколыхнул воздух. А Гообар, стоя у доски, невозмутимо продолжал:

– Все это совершенно верно. Смерти избежать нельзя – так заканчивается данная формула. Я долго не мог найти выход, мне казалось, что дальше двигаться некуда. Однако это не так. Что произойдет, подумал я, если перевернуть проблему, отбросить общепринятый путь и подойти к ней не со стороны жизни, а именно со стороны смерти? Если за основу принять организм, внезапно убитый огромной скоростью, и последовательно рассмотреть ситуацию с ним на меньших скоростях?

Гообар опять повернулся к доске, стер рукавом несколько знаков и начал писать, продолжая рассуждение:

– Подставим еще раз однородные поля… А сейчас Гарганову транспозицию… теперь у нас получилось…

Он заключил написанную формулу в рамку. Еще мел в его пальцах не успел оторваться от темной доски, как в зале послышались едва сдерживаемые возгласы. Я оглядел зал. Кибернетики, биологи, математики вскочили с мест и замерли, словно пораженные явившимся им чудом. Одни стояли, наклонившись, другие, тяжело опершись о пюпитр, всматривались горящими глазами в доску. Гообар вытер со лба крупные капли пота, повернулся к залу и, словно не замечая, что там происходит, сказал:

– Как видите, смерть, наступающая при превышении скорости света, обратима… Когда скорость возрастает постепенно, происходит постепенное умирание организма: распадающиеся группы энзимов, или иначе ферментов, начинают отравлять и уничтожать ткани, то есть наступает разложение. Однако если световой порог преодолеть быстро, путь к изменениям молекулярной структуры организма будет как бы заблокирован. И когда мы так же внезапно перейдем на меньшую скорость, все функции тканей восстановятся, как восстанавливается движение маятника на временно остановленных часах. Какое ускорение следует придать организму для выхода из пределов порога скорости в зону обратимой смерти? Формула отвечает: ускорение в двести раз больше земного, при котором организм будет весить 200 × масса в состоянии покоя, а значит, человек – около полутора тонн. Такое ускорение не убьет его, если будет действовать только лишь ничтожную долю секунды, а больше нам и не нужно. Фигурально выражаясь, таким образом можно пробить стену пограничной скорости. Каковы же дальнейшие перспективы? Представим, что у нас есть ракета с экипажем, которая приблизится к световому порогу скорости, а затем одним скачком перейдет к скорости более высокой. Наступит почти полная остановка всех жизненных функций членов экипажа. Можно сказать, что людей в ракете постигнет смерть; однако она обратима, и после длительного времени, когда ракета так же внезапно сделает скачок от скорости, превышающей световой порог, к скорости ниже порога, люди оживут. Следует подчеркнуть, что состояние такой обратимой смерти, или, если хотите, нечто подобное глубочайшему летаргическому сну, может длиться довольно долго – сотни или даже тысячи лет, поскольку в ракете, движущейся со скоростью, скажем, 999 тысячных скорости света, влияние времени практически прекращается, а значит, прекращается и процесс старения. Это даст возможность предпринимать экспедиции в любые отдаленные части Вселенной. Даже если путешествие продлится 100 000 лет, к цели долетят те же люди, которые отправились с Земли, а не их отдаленные потомки; эти люди не будут подвержены старению, не будут страдать от тягот путешествия; этот огромный отрезок времени не будет для них вообще существовать, поскольку на это время их сознание будет отключено. Как видите, в этом случае перед нами открываются перспективы несравненно более широкие, чем если бы мы могли путешествовать, не замедляя течения времени, поскольку в этом случае продолжительность путешествия всегда должна была бы вмещаться в пределах жизни одного поколения. Стало быть, мы можем сказать, что природа по отношению к нам безмерно благосклонна.

Конечно, этот новый способ передвижения в Космосе, – продолжал Гообар, – непременно повлечет за собой серьезные психологические последствия. Прежде всего нам станет доступно произвольное замедление и ускорение движения времени, и тем самым – старения наших тел; это способ, благодаря которому человек, погруженный в обратимую смерть, сможет перескочить через целые века и дожить до отдаленного будущего. Здесь появляется огромное количество проблем, из которых я хочу коснуться одной. Группа людей, отправившаяся в глубь Галактики, вернется на Землю через несколько сотен или даже тысяч лет. Эти люди оставят общество на определенном этапе развития, у них на Земле останутся близкие, родные, друзья. Их мировоззрение, привычки, обычаи, эстетические привязанности, их знания будут связаны с конкретной культурной формацией – со сложившимися обычаями, навыками, пристрастиями в сфере искусства, будничной жизни, научной работы и т. д. И вот они возвращаются в общество, им совершенно неизвестное, ибо оно непрестанно развивалось на протяжении веков, тогда как они остались на этапе, достигнутом при их вылете с Земли. Я вижу здесь серьезные трудности. Вернувшаяся группа людей окажется обособленной в среде землян, а если трансгалактические и более далекие экспедиции станут обычным явлением – а я считаю это неизбежным, – то на Землю в определенный период начнут почти одновременно возвращаться корабли с людьми, родившимися в 3100, 3200, 3500, 4000 году и так далее. Таким образом, будет возникать своеобразное соседство разных, далеко отстоящих друг от друга поколений и соответственно должны будут создаваться новые формы сосуществования, которые помогут возвращающимся быстрее освоиться в новом для них обществе.

Все это, конечно, проблемы весьма отдаленного будущего, которому и придется их решать. Я коснулся их лишь потому, что характерным для прогресса считаю эффект появления новых трудностей в тот самый момент, когда открываются перед нами новые пространства жизни… Это все, что я хотел сказать.

Гообар положил мел.

– Будут какие-нибудь вопросы? – спросил он, не глядя на собравшихся и безуспешно пытаясь стереть носовым платком белую пыль, въевшуюся в кожу пальцев.

Уже к концу лекции десятки человек встали с места и подошли к первому ряду кресел. Теперь же все стали спускаться по проходам и столпились около таблицы, будто их притягивала цепочка написанных плохим почерком формул. Трегуб, проходя мимо, окинул меня невидящим взглядом, пошевелил губами, как бы намереваясь что-то сказать, но не произнес ни звука и снова повернулся к таблице.

Я посмотрел на Гообара. Он опирался обеими руками о стол и выглядел очень усталым. Я попытался отыскать на его лице выражение гордости или торжества – ведь он совершил открытие, превосходящее человеческие мечтания, – распахнул перед людьми всю Вселенную. Но ничего похожего не было в его лице. Он смотрел на неподвижных и все еще молчащих людей с почти незаметной улыбкой, такой же, которую я подглядел, когда он стоял на оболочке «Геи», обращенный лицом к безграничному звездному пространству.