– ФБР, – коротко ответила она, вытащила что-то вроде записной книжки в черной кожаной обложке, открыла ее и показала мне.

Я вгляделся… прямо в лицо мне смотрели три уродливые буквы: ФБР. Они были крупные, ярко-синие, а над и под ними было помельче написано еще что-то официальное. Через мгновение и человек с узким черепом показал мне в окно собственное удостоверение.

Я изобразил улыбку и постарался вложить в голос максимум сарказма:

– Полагаю, вы не пару кусков сахара одолжить приехали, не так ли?

Оба отрицательно покачали головами. Тем временем из седана вышли еще двое агентов и тоже показали удостоверения. Женщина грустно улыбнулась:

– Думаю, вам лучше отвести дочку обратно в дом. Нам нужно с вами поговорить.

– Без проблем. И, кстати, спасибо.

Женщина кивнула, принимая мою благодарность за то, что им хватило такта не заламывать мне руки на глазах у моей дочери.

– А где же агент Коулмэн? – спросил я. – Страсть как хочу наконец с ним познакомиться.

Она снова улыбнулась.

– Я уверена, что это взаимно. Он скоро подъедет.

Я покорно кивнул. Пришло время расстроить Чэндлер: «Ох уж эти детки!» мы сегодня не посмотрим. На самом деле, у меня мелькало подозрение, что произойдут и еще некоторые изменения, которые ей тоже не особенно понравятся, – например, временно будет отсутствовать папа.

– Мы не сможем поехать в «Блокбастер», милая. Мне очень нужно поговорить с этими дядями и тетей.

Она открыла рот… и как заголосит:

– Нет! Ты мне обещал! Ты соврал! Я хочу в «Блокбастер»! Ты обещал!

И она все кричала, пока я ехал обратно к дому, пока я вел ее на кухню, чтобы вверить попечению Гвинн.

– Гвинн, позвони Надин на мобильник и скажи, что здесь ФБР. Меня сейчас арестуют.

Гвинн испуганно закивала и поспешно повела Чэндлер наверх. Как только они исчезли, явилась эта тетка из ФБР.

– Вы арестованы по обвинению в мошенничестве с ценными бумагами, отмывании денег и…

Бла-бла-бла,думал я, пока она надевала на меня наручники и перечисляла мои преступления против человечности, против Господа Бога и всего мироздания. Но ее слова пролетали у меня мимо ушей, словно ветер. Они не имели для меня никакого смысла – или, по крайней мере, не стоили того, чтобы в них вслушиваться. В конце концов, я знал, что я натворил, и знал, что заслужил все, что со мной будет дальше. У нас с моим адвокатом еще будет полно времени, чтобы внимательно изучить ордер на арест.

Совсем скоро дом наводнило не меньше двух десятков агентов в полном обмундировании – с пистолетами, бронежилетами, боеприпасами и еще кучей всего. Забавно, подумалось мне, что они оделись так, будто собрались на какое-то безумно опасное задание.

Через несколько минут появился, наконец, и специальный агент ФБР Грегори Коулмэн. Я был потрясен. На вид он казался совсем молодым парнем, не старше меня. Коулмэн был примерно моего роста, и у него были короткие каштановые волосы, очень темные глаза, правильные черты лица и совершенно обычное телосложение.

Увидев меня, он улыбнулся, а потом протянул правую руку, и мы обменялись рукопожатием, пусть и немного неловким за счет такой мелочи, как наручники у меня на запястьях.

– Должен сказать, вы очень хитрый противник, – сказал полицейский с ноткой уважения в голосе. – Я, наверное, в сотню дверей постучал, но никто не хотел вас сдавать. – И он покачал головой, по-прежнему в восхищении от того, как верны мне были все мои стрэттонцы, а потом добавил: – Я подумал, что вам приятно будет об этом узнать.

Я пожал плечами.

– Кому же хочется лишиться кормушки, не так ли?

Он опустил уголки губ и кивнул.

– Именно так.

Тут в комнату ворвалась Герцогиня. На глазах у нее были слезы, но выглядела она по-прежнему великолепно. Даже пока меня арестовывали, я не удержался от того, чтобы не взглянуть на ее ноги, – тем более что не знал, скоро ли мне удастся увидеть их снова.

Когда меня уводили в наручниках, герцогиня легонько поцеловала меня в щеку и попросила не волноваться. Я кивнул и сказал, что люблю ее и всегда буду любить. А потом меня просто увезли из дома – и я не имел ни малейшего понятия, куда, но решил, что для начала посижу, наверное, где-нибудь на Манхэттене, а назавтра, вероятно, предстану перед федеральным судьей.

Оглядываясь назад, я припоминаю, что даже чувствовал облегчение: теперь хаос и безумие позади. Я отсижу свое, а потом выйду из тюрьмы – трезвый и все еще молодой человек, отец двоих детей и муж прекрасной женщины, которая никогда не бросала меня в трудную минуту.

Все будет хорошо.

В самом деле, как было бы здорово, если бы я отсидел небольшой срок и вышел из тюрьмы прямо в теплые, любящие объятия Герцогини! И если бы мы после этого жили с ней долго и счастливо. Но нет, в отличие от сказок, у моей истории нет счастливого конца.

Судья отпустил меня под залог в десять миллионов долларов, и прямо на ступенях суда Герцогиня произнесла страшное слово на букву «р».

– Я больше не люблю тебя, – сказала она ледяным тоном. – Наш брак был ошибкой. – Потом развернулась на каблуках, достала мобильный и прямо при мне позвонила своему адвокату, чтоб тот готовил развод.

Я пытался ее урезонить, но, конечно, это было бесполезно. Несколько искусственно всхлипывая, она произнесла:

– Любовь похожа на статую – даже если откалывать по совсем крошечному кусочку, в конце концов ничего не останется.

Может и так, злобно подумал я, но вот только ты подождала, пока меня заметут, чтобы прийти к такому выводу. Ах ты подлая, расчетливая дрянь!

Ну да что уж там. Мы расстались, и я отправился в изгнание в наш сказочный домик на пляже Саутхэмптона. Отличный наблюдательный пункт для того, чтобы смотреть, как рушатся вокруг стены реальности, как жизнь трещит по швам под шуршание волн Атлантического океана и на фоне захватывающих закатов над бухтой Шайнкок.

Между тем дела мои шли все хуже и хуже. На четвертый день после того, как меня выпустили под залог, прокурор позвонил моему адвокату и сказал, что если я не признаю себя виновным и не стану сотрудничать со следствием, то он предъявит обвинение также и Герцогине. И хотя он не углублялся в детали, я решил, что ее должны обвинить в сговоре с целью растраты максимального количества денег. В чем, в конце концов, она еще могла быть виновата?

Так или иначе, мой мир все равно перевернулся вверх дном. Как могу я, вершина пищевой цепочки, сдать всех, кто стоял ниже меня? Разве, предав множество мелких рыбешек, я перестану быть самой крупной рыбой? Что за математика такая: неужели пятьдесят мальков для них все равно что один кит?