конце концов издательство, объяснив бдительному редактору, что автор книги — я, а не он, опубликовало ее в первоначальном виде. Тогда редактор счел необходимым присовокупить к моему тексту свое послесловие, в котором деликатно и вместе с тем решительно отмежевался от строптивого автора.

ИСТОРИК И ОБЩЕСТВО

В годы моей научной молодости сочинения историков имели двух адресатов: либо узкий круг специалистов, либо идеологических надзирателей и цензоров. Общество, в котором живет историк и для которого он, казалось бы, создает свои исследования, по сути дела, не принималось в расчет. Естественная и для обеих сторон необходимая «обратная связь» была нарушена, и это делало историческую науку стерильной и социально неэффективной. Может ли теперешний историк продолжать игнорировать эту связь?

Напомню слова И. Хёйзинги: историческое знание представляет собою одну из форм, в которых общество дает себе самоотчет. Обозревая историю, свою или всемирную, мы вольно или невольно сопоставляем себя с другими обществами и цивилизациями, и только путем подобного со- и противопоставления способны осознать самих себя. Основополагающее понятие, имплицитно используемое историками, — «другой». Человек меняется в ходе истории, ныне он не таков, каким был прежде, меняются мировидение и определяемая им система социального поведения. «Другой», человек давнего или недавнего прошлого, — это загадка, которую мы едва ли в состоянии разгадать, но от попытки разгадать ее вместе с тем не можем и уклониться. Наиболее тяжкий грех, в который способен впасть историк — и в который, к сожалению, очень часто впадают, — состоит в том, что он изображает человека иной эпохи подобным себе и своим современникам. «Другой» не означает «чужой». Во многом он схож с нами, но прежде всего необходимо выявить различия. Презумпция «инаковости» — постулат исторического познания.

Между нами и людьми прошлого устанавливается диалог, мы задаем людям, принадлежащим другим культурам и цивилизациям, вопросы, которые волнуют нас, и никаких других вопросов, помимо релевантных нашей культуре, мы задать не в состоянии. Каждая эпоха порождает новые вопросы, и мы неустанно обращаемся с этими вопросами к людям прошлого. Так движется историческое знание. Понятие «диалог» не есть метафора; я полагаю, его нужно понимать буквально. Ибо когда мы спрашиваем людей прошлого и ищем их ответы в оставленных ими памятниках, превращаемых нами в исторические источники, мы неизбежно наталкиваемся в них на феномены, которые не охватываются нашим вопросником. Мы не только задаем им вопросы, но и слышим голос людей прошлого, сообщающих нам нечто, нашими досье не предусмотренное. В этих случаях люди прошлого принимают активное участие в установленном с ними диалоге, побуждая нас формулировать новые вопросы.

Лет 30–40 тому назад, я, наученный своими учителями анализировать средневековые памятники Термании и Англии, касавшиеся социально-экономической проблематики, обратился с этим же вопросником к памятникам скандинавского Севера и попал в трудное положение. Передо мной были многочисленные и многообразные тексты, но они оставались немыми, не давали ответов на вопросы об эксплуатации крестьян, структуре общины и тому подобных сюжетах, традиционных для марксистского анализа. Я пребывал в затруднении до тех пор, пока наконец не расслышал голосов тех людей, которые составили эти тексты и о которых они были сочинены. Они сообщали мне о другом: об их представлениях о социальном и природном мире, о месте в нем человека, о его верованиях, страстях и поведении, о магии и ритуалах, о его воображении, его языческих богах и вере в потусторонний мир. Когда в конце концов я начал понимать смысл содержащихся в источниках посланий, я убедился в том, что мои вопросы о материальной жизни и социальной структуре имеют смысл лишь в рамках этого более универсального контекста. Таков был урок, преподанный мне средневековыми скандинавами, и он имел для меня огромное методологическое значение.

ИСТОРИК — ПОСРЕДНИК МЕЖДУ СОВРЕМЕННОСТЬЮ И ПРОШЛЫМ

Историк — единственный, кто осуществляет функцию посредника между настоящим и прошлым. Для выполнения этой роли он должен ощущать глубинные интеллектуальные потребности общества, к которому принадлежит. Он участвует в формировании исторического сознания своего общества. Это — колоссальная ответственность, и в высшей степени важно, чтобы историк ясно осознавал свою миссию медиатора между культурами.

Картина прошлого, создаваемая историком, определяется тем, под каким углом зрения он его рассматривает. В зависимости от того, ставит ли он в центре своего внимания социальные и классовые противоречия, отношения производства и собственности, либо сосредоточивается на способах мировосприятия и формах человеческого поведения, в контексте которых и сами эти социально-экономические структуры получают новое освещение, меняется вся картина прошлого, более того, меняется самый подход к истории. Разные способы познания и изображения истории, складывающиеся в кабинетах исследователей под напором развития, которое происходит за пределами этих кабинетов, определяют характер и содержание исторических знаний, присущих данному обществу. Приведу такой пример: вплоть до наших дней в советских школах детям преподносилась версия истории, которая рассматривала ее исключительно под углом зрения классовой борьбы, революций, смены форм эксплуатации трудящихся, оттесняя на задний план духовную жизнь и исключая человека как субъекта исторического процесса. Соответствующее обучение проходили и будущие учителя — студенты университетов. Тем самым с детства и на протяжении всей сознательной жизни советский человек воспитывался в духе классовой ненависти. Плоды этого «просвещения» ощущаются до сих пор.

Только сейчас мы получили возможность писать новые школьные учебники по истории, свободные от догматизма, умерщвляющего живую историю. Идейная борьба, которая развертывается в нашем обществе, находит свое продолжение и в борьбе за умы и души детей и юношества. От перспективы, в соответствии с которой общество видит прошлое, зависит и то, как оно рассматривает себя в настоящем и предугадывает свое будущее.

Но ответственностью историка перед современностью дело не исчерпывается. На нем лежит бремя ответственности перед людьми, канувшими в Лету, — теми, кто упоминается на страницах исторических источников. Они безвозвратно ушли в прошлое, и задача историка, по выражению Жюля Мишле, «возродить их». Историк — единственный, кто способен отважиться на эту «операцию», сознавая всю относительность своих усилий.

КРИЗИС ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ?

Глубокий кризис исторического знания в России несомненен. Но надо признать, что кризис так или иначе не обошел стороной и мировую историографию, однако я полагаю, это — свидетельство роста. Видимо, кризис представляет собой нормальное состояние науки. Ибо отсутствие кризиса, споров и сомнений — симптом стагнации науки. «История — это спор без конца», — считал Ян Ромейн. Марк Блок подчеркивал в «Апологии истории», что история как научная дисциплина — это наука молодая, находящаяся в стадии зарождения (in statu nascendi). Дело заключается не только в обновлении арсенала технических средств, которыми пользуются историки, но прежде всего в том, что лишь сравнительно недавно историческая наука начала освобождаться от бремени философии истории. Глобальные системы, будь то провиденциальная и