Баден об этом знал и поэтому не удивился, когда Сартол послал против него Фелана.

— Кажется, вы раньше встречались, — крикнул им Сартол, когда Неприкаянные начали наступать на магов. — Фелан когда-то помог тебе нарушить мои планы, Баден. Моя ненависть к нему почти так же глубока, как и к тебе. Поэтому кого же еще я мог выбрать, чтобы убить тебя?

Баден ничего не ответил. Он просто немного согнулся, поднял посох и приготовился к защите. Быстро оглядев Палату, он увидел, что другие маги сделали то же самое, и он почувствовал, как у него душа в пятки ушла. Это совсем не то, что бой с Тероном несколькими минутами ранее. До этого магам приходилось сражаться лишь с одним призраком, который посылал волны огня на них всех: сейчас они оказались в некотором меньшинстве. Один общий щит на всех больше им не поможет. Теперь каждому придется сражаться за самого себя. Старым и молодым, сильным и слабым.

Сартол послал по два призрака против каждого Орлиного Мага и по два — против Орриса и Транна. Очевидно, он знал, что на данном этапе своей жизни Баден не представлял такой угрозы, чтобы получить двух противников. Ведь стар был не только он, но и Голив. Почти любой из призраков был бы Бадену не под силу. Но Сартол послал Волчьего Магистра, потому что хотел, чтобы все прошло без сучка и задоринки. Потому что он ненавидел Бадена.

В глазах Фелана было выражение глубокой грусти, когда он со своим волком вышел вперед, чтобы уничтожить его. Баден все еще помнил свою единственную встречу с Волчьим Магистром так же отчетливо, как и то, как впервые стал связанным. Эта встреча с Магистром состоялась ясной летней ночью на Отроге Фелана, и Волчий Магистр, действующий вместе с ними от имени всех Неприкаянных, помог Бадену и его собратьям магам разгромить пришельцев. По выражению лица Фелана Баден видел, что дух тоже это помнит. «Мне очень жаль, — казалось, говорил Волчий Магистр. — Я не хочу убивать тебя».

Баден краем глаза увидел вспышки магического огня и услышал тревожные крики живых магов. Битва началась. Возможно, самая последняя битва магов Тобин-Сера. Но он не осмелился оторвать взгляд от Фелана. И мгновение спустя призрак поднял мощную руку, держащую посох, и послал в него струю огня. Огонь был белым, словно Волчий Магистр — сам Тобин, бросающий молнию. Баден встретил удар завесой оранжевой энергии, но его с такой силой швырнуло на пол, что у него перехватило дыхание. Голивас, его славная белая сова, испустила крик, когда парила над ним и затем быстро устремилась вниз, чтобы избежать второго потока огня, который предназначался для нее.

Где-то в центре палаты смеялся Сартол.

Фелан снова поднял посох, словно это был светящийся молот, и направил огонь в грудь лежащего Бадена. Совиному Магистру ничего не оставалось, как окружить себя энергетической оболочкой. С трудом, но она все-таки выдержала, хотя мощный удар во второй раз выбил воздух из его легких. Он попытался откатиться в сторону, но Фелан напал на него прежде, чем он успел это сделать. Снова и снова Волчий Магистр вколачивал в него потоки огня, и от каждого удара у Бадена перехватывало дыхание — маг даже стал бояться, что потеряет сознание. Голивас опять парила над ним, изо всех сил стараясь удержаться в воздухе. Если бы Фелан решил напасть на нее во второй раз, она бы почти ничего не смогла сделать, чтобы избежать удара. Однако Волчьему Магистру, казалось, нравится продолжать атаку на Бадена.

И не без оснований. Силы Бадена истощались. Каждый удар ослаблял его. Оранжевое свечение его щита тускнело. Белизна огня Фелана проникала все глубже и глубже, и Бадену стало казаться, что он почти ощущает его жар. От каждого удара в голове у него звенело, как от удара молотом по наковальне. Но он все еще мог воспринимать, что творится в палате. Он слышал крики ужаса и боли своих собратьев. Он знал, что умирали мужчины и женщины. Он слышал, как Сонель кричит рядом с ним, и не мог даже повернуть головы, чтобы посмотреть почему.

«Вот как все закончится, — подумал он. — Они будут нападать на нас до тех пор, пока мы полностью не выбьемся из сил».

И словно в подтверждение его правоты следующий удар Фелана пробил его энергетический щит, обжигая ему грудь, и из горла Бадена вырвался крик боли. Голивас крикнула в ответ и, хлопая крыльями, опустилась на пол рядом с ним, словно она была слишком слаба и не могла больше летать. Непонятно почему, Баден был все еще жив; по-видимому, его щиту, удалось поглотить большую часть огня Фелана. Но когда Фелан снова поднял посох, чтобы продолжить атаку, Баден понял, что следующий удар будет последним.

Он обратился к Голивас, но у нее не осталось энергии, чтобы дать ему. Поэтому вместо того, чтобы извлекать из нее последнюю силу, он соприкоснулся своим разумом с ее сознанием. «Благодарю тебя, моя хорошая, — мысленно сказал он, — за твою силу и мужество». В его сознании появился образ Северной равнины, деревья в самой дальней части леса темнели на горизонте. Место, где они впервые встретились. «Это место я тоже помню. Я любил тебя больше, чем любую другую птицу. Возьми мою любовь с собой, когда я умру».

Затем Баден закрыл глаза и стал ждать последнего удара Фелана.

Она совершала ошибки в своей жизни. Ей-богу. Временами она бывала высокомерной, отмахивалась от тех, кто не владел Волшебной Силой, нетерпеливой с теми, кто был не таким умным, смелым или решительным, как она. Она не всегда вежливо обращалась с людьми, которые проявляли к ней интерес, и, возможно, поэтому у нее было мало друзей. Она знала все это и тем не менее почти ничего не сделала, чтобы измениться.

— Это все из-за того, что когда-то случилось со мной, — говорила она себе то и дело, хотя знала, что приводит слабое оправдание. — Это все из-за Вотерсбанда.

Но Таммен даже представить себе не могла, что она такого сделала, чтобы заслужить подобную участь.

Было ли дело в том, что она позволила Нодину любить себя, когда оказалось, что ответного чувства она не испытывает? Могло ли это оправдать такую судьбу? Или все дело в том, что она решила довериться Сартолу, несмотря на предупреждения Хенрика и дурные предчувствия Нодина?

После того как Сартол в ней поселился, она не один день мысленно повторяла эти вопросы. Поначалу, когда она тщетно боролась, пытаясь освободиться, и обнаружила, что господство Сартола над ней было всепоглощающим и к нему никак не подступиться, эти мысли стали единственным способом излить отчаяние и жалость к самой себе. Позднее, когда Сартол начал всерьез оскорблять ее, когда он начал трогать ее — заставлять ее трогать саму себя — так, как она никогда себе даже представить не могла, она стала задавать эти вопросы в качестве своеобразной отдушины, словно спрашивая у богов: «За что?» — она могла забыть, что с ней делали в тот момент.

И только после того как он — они вместе? — убили Хивела в лесу под горами Парне, она прекратила задавать себе эти вопросы и закрыла свой разум. Сжав ее рукой горло Хивела, Сартол почувствовал, как она ужасается.

— Это ведь для тебя не в новинку, — сказал он, снова насмехаясь над ней. — Ты убила Хенрика, помнишь? И Нодина тоже.