Пелайя пообещала себе, что впредь будет помалкивать — ведь так можно довести сестру до истерики. Да и маме лучше сказать, что опасность не слишком велика.

— Скорее всего, автарк и не думает палить по городу, — сказала она, сжав руку сестры. — В любом случае в доме у рынка нам нечего бояться. Иди скажи маме, что папа велел нам срочно перебраться туда. А у меня есть еще одно… маленькое дельце.

Бедняжка Телони была так расстроена, что не могла говорить. В молчании она наблюдала, как Пелайя повернула в сторону сада.

— Куда… ты? — выдохнула наконец Телони.

— Говорят тебе, у меня дело. Иди к маме, Тели. Я скоро вернусь.

Пелайя пересекла двор Четырех Сестер, на бегу едва не врезавшись в колонну гвардейцев в голубых мундирах со знаком Стрекозы — древним символом королей династии Девонов. Династия эта давно прекратила свое существование, но по-прежнему считалась в Иеросоле символом законности и порядка. Гвардейцы, в обычных обстоятельствах непременно уступавшие дорогу знатной девице, продолжали печатать шаг, не обращая на Пелайю ни малейшего внимания. Лица их были исполнены такой мрачной решимости, что у девочки заныло сердце.

«Папуля всегда говорил: надо быть полным безумцем, чтобы надеяться захватить Иеросоль, — сказала она себе, стараясь заглушить страх. — А уж он зря болтать не станет. Тысячу лет никто не мог взять приступом нашу цитадель! И автарку придется уйти ни с чем».

Однако успокоить себя оказалось не так просто, как Телони. Пелайе чудилось, что воздух наполнен тревогой — ветер принес ее с моря, как приносит с полей аромат цветов. Колокольный перезвон стих, но наступившая тишина была зловещей, словно мир замер в предчувствии катастрофы.

Когда Пелайя ворвалась в сад, Олин Эддон, сопровождаемый стражниками, как раз вышел на ежедневную прогулку. После недолгого спора пленный король убедил солдат позволить ему подняться на стену, откуда открывался вид на запад — на крышу дворца, дамбу, пролив и зеленую ширь океана. Несмотря на гулявший в саду холодный ветер, поверхность воды была гладкой, как мрамор. Пелайя вспомнила, что отец упоминал о западных фортах, и отыскала взглядом полуостров, терявшийся в туманной дымке. Пролив и серое небо как будто слились воедино в неярком утреннем свете.

— Я не ждал вас сегодня, юная госпожа, и уж конечно, не рассчитывал, что вы удостоите меня таким ранним визитом, — как всегда галантно проговорил король и печально улыбнулся. Олин Эддон заметно осунулся, и морщины, избороздившие его лоб и щеки, стали глубже. — Разве вас освободили от уроков? Боюсь, ваша наставница сестра Лирис будет очень недовольна вашим поведением.

— Прошу, не надо меня дразнить. Вы слышали колокольный звон? Его невозможно не услышать.

— Вы правы, моя прекрасная госпожа. Какой-то шум и в самом деле досаждал мне все утро.

Пелайя нахмурилась. Она терпеть не могла, когда король начинал дурачиться, с серьезным видом изрекая глупости, словно забавлял малого ребенка. Неужели именно так он разговаривал со своей дочерью, о которой вспоминал с такой грустью и нежностью? (О сыне он говорил не так часто, что не могло не удивлять Пелайю.)

— У меня очень мало времени, — сказала девочка. — Надо спешить домой. Я зашла узнать, как вы себя чувствуете, ваше величество.

— К чему этот формальный титул? — пожал плечами Олин Эддон. — Он звучит так неуместно, что режет мне слух сильнее колокольного набата. Тем не менее благодарю вас за заботу, моя госпожа. Я чувствую себя наилучшим образом, и ваши волнения совершенно излишни. Решетки на окнах и прочные засовы на дверях моей уютной комнаты спасают меня от опасностей. — Он внимательно взглянул на Пелайю и добавил совсем другим тоном: — Простите мою пустую болтовню. С моей стороны это крайне бестактно. Вижу, вы и в самом деле испуганы.

Пелайя собиралась возразить, но вдруг почувствовала, что ее глаза увлажнились от слез. Разреветься перед этим человеком и тем самым окончательно убедить его, что она всего лишь маленькая девочка, ей вовсе не хотелось.

— Признаюсь, мне немного страшно, — потупившись, пробормотала Пелайя. — А вам разве не страшно?

На лице Олина Эддона мелькнуло тревожное выражение, тут же исчезнувшее под обычной маской куртуазной учтивости.

— Моя судьба в руках богов, — невозмутимо изрек он.

Будь Пелайя менее наблюдательна, она могла бы решить, что эта маска приросла к его лицу.

«Судьба всякого человека в руках богов, — подумала Пелайя. — И моя, и всех моих близких. Но если то, что с нами происходит, есть отражение воли богов, почему нам так часто бывает страшно?»

— Как по-вашему, чего хочет от нас автарк? — спросила она вслух.

— Кто его знает, — пожал плечами Олин Эддон. — Одно могу сказать вам в утешение: многие короли и автарки пытались взять приступом Иеросоль, но их усилия оказались тщетными. Лет сто назад Лептис… — Король смолк, сдвинув брови. — Простите мою забывчивость, я никак не могу вспомнить, какой именно Лептис — Третий или Четвертый. Помню, что он носил прозвище «Жестокий», но этого явно недостаточно, чтобы отличить одного автарка от другого. Жестокости им всем не занимать. Так вот, этот самый Лептис Жестокий поклялся, что разрушит городские стены, открыв по ним огонь из мощных пушек. Но вам, наверное, известна эта история?

— Да я слышала… что-то такое, — пробормотала Пелайя, не желая признаваться в своем невежестве. Не то король опять начнет сетовать, что она пропускает уроки. — И что же сделал тот Лептис? Ушел ни с чем?

— Именно так, моя юная госпожа, — рассмеялся Олин. — В противном случае мы с вами говорили бы на языке Ксиса, а в цитадели возвышались бы храмы Нушаша и черной Сургали. Лептис Жестокий намеревался разрушить храмы всех богов, которых считал ложными, а жителей Иеросоля — тех, кто уцелеет после бойни — обратить в истинную веру. В течение целого года он палил по крепостным стенам из пушек, но не причинил им никаких значительных повреждений. Представьте себе, у защитников осажденного города появились союзники — москиты и мошки, тучами налетавшие из северных долин. От их укусов вражеских солдат косила лихорадка. Тысячи воинов полегли под стенами цитадели. В конце концов оставшиеся в живых потребовали, чтобы автарк снял осаду и позволил им вернуться в Ксис. Однако Лептис Жестокий упорствовал, ибо полагал, что отступление нанесет урон его чести. Солдатам пришлось убить Лептиса и объявить правителем его сына. После этого они погрузились на корабли и поплыли обратно к берегам Ксиса.

— Значит, автарка убили его собственные солдаты?

— У них не было выбора. Усталость и голод заставляют желать мира даже самых кровожадных воинов. Короли и автарки полагают, что самая заветная мечта солдат — отдать жизнь во славу военачальников. Но они глубоко ошибаются.

Пелайя поглядела на воды пролива по-прежнему недвижные, как мрамор, потом перевела взгляд в ту сторону, где за безбрежным океаном стоял Ксис — город из белого камня под неумолимым солнцем.

— Как вы думаете, на этот раз нам тоже предстоит осада? — спросила она. — Вражеские войска будут стоять у стен нашего города целый год, а то и больше.