прокурору и сделала такое удивительное заявление, что его стенограмма в некоторых местах была просто непонятна.

Мы, конечно, не видели, когда она уехала, и ничего не знали о ее намерениях. Она оставила в доме мисс Лидию, села в такси и отправилась в центр города.

Герберт Дин сказал, что выглядела она усталой и постаревшей. Она отбросила густую черную вуаль, села за широкий письменный стол напротив районного прокурора и просто сказала:

— Я приехала сюда рассказать, что произошло на самом деле. О смерти моей матери и о последовавшей за этим смерти сестры. Думаю, вам нужно застенографировать то, что я буду говорить.

Прокурор не мог поверить своим ушам. Он уставился на нее.

— Вы хотите дать показания и подписать их?

— Да, хочу. Теперь это уже никому не повредит.

Ее попросили немного подождать. Это было опасно. Они знали, что в любое время она может передумать. Несмотря на ее спокойный вид, все понимали, что в любую минуту она может упасть в обморок или с ней может случиться что-то худшее. Но нужно было кое-что проверить, задать ей кое-какие вопросы. А для этого нужны были инспектор и мистер Салливан. Полицейский комиссар, у которого оказалась аллергия на ядовитый плющ, находился дома, но Герберт был на месте.

В течение этого пятнадцатиминутного ожидания кто-то спросил ее, как она себя чувствует и не дать ли ей понюхать нашатырного спирта, на что она отрицательно покачала головой и ответила:

— Со мной все в порядке.

Больше она не произнесла ни слова, пока все не собрались. Потом спросила, можно ли начинать. Прокурор кивнул, и она, глубоко вздохнув, рассказала вот что:

— Как вы знаете, я — Маргарет Ланкастер. Я пришла сюда сообщить вам, что, насколько мне известно, моя сестра, будучи умственно не вполне нормальной, убила нашу мать. А в прошлое воскресенье, боясь, что она может сделать еще что-нибудь подобное, мой отчим застрелил сестру.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

— Постараюсь быть краткой. Я говорю вам то, что знаю, потому что вы уже подозревали моего отца. Сиделка сказала мне, что его револьвер у вас. Но вы не можете знать, почему он убил ее. Хотя он не говорил мне того, я полагаю, что он считал ее временами умственно неустойчивой и очень опасной.

До прошлой весны я не замечала в поведении сестры ничего странного. В это время мама стала волноваться о своих деньгах и решила, что часть из них следует превратить в золото и держать в сундуке под кроватью. Никто из нас не одобрял этого решения, Эмили особенно, но мама была очень решительно настроена.

Она договорилась со своим племянником, Джеймсом Веллингтоном, о том, что он должен обменять эти деньги на золото. Он не хотел этого делать, но в конце концов согласился. Не буду распространяться об этом. Вы все это знаете.

В апреле я стала замечать, что Эмили изменилась. Однажды она пришла домой очень бледня и пошла в спальню к маме. Они поругались. Мама очень разозлилась. Я заметила, что с тех пор что-то изменилось в их отношениях. Эмили иногда плакала, а однажды я застала ее в кладовке, где она рассматривала старый альбом с фотографиями. Она сидела и плакала. Позже я увидела этот альбом в комнате моей матери. Она держала альбом в верхнем ящике комода, стоявшего у ее кровати.

Я рассказываю вам все это, потому что альбом доставил мне потом много беспокойства, хотя я до сих пор не понимаю, почему. Я все думала… Ну да ладно, это неважно. Следует продолжить рассказ.

Эмили ухаживала за мамой и часто находилась в ее комнате. В начале лета я начала беспокоиться о золоте. Эмили была очень честным человеком. Но однажды поздно вечером я услышала, что она выходит из маминой спальни. Я приоткрыла свою дверь. Она услышала и очень испугалась. В коридоре горел только ночник, но я хорошо ее видела. Мне показалось, что в руках у нее мешочек с золотом. Я постучалась к ней. Она открыла не сразу, выглядела она очень испуганной.

Я не знала, что мне делать. Решила зайти к маме в спальню. Мама спала, приняв снотворное. Сундук стоял под кроватью и был заперт.

После этого я стала, как могла, следить за Эмили, осматривала ее комнату. Но там ничего не было. Когда она уходила из дома, в руках у нее была только маленькая женская сумочка. Да и ходила она только в библиотеку и навещала умиравшую от рака женщину, которая жила на Либерти-авеню напротив библиотеки. Я даже пару раз решила проследить за ней, но она больше никуда не ходила.

Если бы она не была так испугана, я даже не стала бы продолжать наблюдать за ней. В комнате у нее не было ни золота, ни денег. Своего сейфа в банке она не имела. Но сестра вела себя так странно, что я решила обратиться к Брайану Дэлтону. Сначала он просто посмеялся надо мной, но потом тоже заметил, что она изменилась, и мы решили проследить, не выходит ли она из дома по ночам.

Мы устроили в нашем дровяном сарае своего рода почтовый ящик, где он оставлял мне записки. Обычно он писал: «Все в порядке». Иногда она спускалась ночью вниз, чтобы перекусить, но из дома никогда не уходила. Это объясняет, почему мистер Дэлтон оказался на подозрении. К убийству он не имел никакого отношения.

У отца возникли подозрения в первых числах этого месяца. Эмили стала говорить, что кто-то пытался ночью проникнуть к нам в дом и что эти люди хотели украсть деньги, лежавшие у мамы под кроватью. Первого августа ночью папе не спалось, он волновался из-за денег. Он всегда был против того, чтобы мама хранила деньги дома, считая это опасным и непатриотичным. А ту ночь он услышал шум в маминой спальне и пошел туда.

Эмили стояла на коленях у кровати. Она закричала, когда папа обратился к ней. Мама проснулась. Но Эмили объяснила, что искала таблетку снотворного, которую уронила.

Я ничего о том не знала. Папа рассказал мне про этот случай уже после смерти мамы. Когда Эмили ушла, папа осмотрел сундук, который был заперт как обычно. Утром он попросил маму открыть сундук и пересчитать деньги, но ей не хотелось этого делать, поэтому он и не стал настаивать. Прошло недели две, прежде чем он решил все же сделать это независимо от того, согласится ли на это мама. Поэтому восемнадцатого августа, в четверг утром,