13 июня, 13 часов 23 минуты. Москва, Белорусский вокзал

Гражданин в сером затрепанном костюме вышел из полупустого трамвая, закурил папиросу и неторопливо огляделся. Белорусский вокзал гудел и трудился. Три цыганки в длинных цветастых юбках сговаривались о цене с таксистом, какая-то сердобольная бабулька кормила стайку бездомных собак. Переезд через полотно железной дороги нес отпечатки времени. Прибывшие пассажиры то бежали, то смиренно пригибались. Видимо, гражданин был новичком в здешних местах, он долго и с такой нерешительностью поглядывал кругом, что постовой милиционер стал приглядываться к нему, проявляя положенную бдительность. И верно, было в нем что-то отвлеченно-бездельное, не менее настораживали и его круглые очки, огромные — как бы затем, чтобы видеть то, что не положено другим, и, наконец, наводила на опасные мысли расцветка его явно заграничного пальто. Впрочем, щеки незнакомца были должным образом подзапущены, а ботинки не мыты целую вечность, да и самый демисезон вблизи приобретал оттенок крайне отечественный, даже смехотворный, как если бы сшит был из подержанного, с толкучки, пледа. Маскировка была отменной. Никто бы в жизни не догадался, что этот гражданин имел два высших образования и слыл лучшим агентом в московской резидентуре ЦРУ. Агент прибыл из Ленинграда. Однако этот маскарад не обманул Мирова. Он продолжал следить за гражданином, чаще всего находясь от него на довольно значительном расстоянии. С ним в тройке работали еще два оперативника, которые постоянно сменяли друг друга. Пока двое оперативников следили один за гражданином, а второй за оперативником в ко нтакте, третий немедленно переодевался и уже потом выходил на близкий контакт с отслеживаемым гражданином. Агент постоянно отрывался. Заходил в ЦУМ, взял такси, но сразу вышел, заплатив тройную цену, и взял другое такси. В конце концов Миров упустил агента.

13 июня, 14 часов 55 минут. Министерство обороны

«Вызовите мне начальника ГРУ», — приказал министр обороны Булганин. Он сидел в своем кабинете в глубоком кресле, подперев голову рукой. Со стороны казалось, что он думает. На самом деле в его голове бегал одинокий таракан и причитал: «Что делать-то, что делать?..» Хоть Булганин и был в маршальской форме, но вид у него был совершенно жалкий. Он чуть не плакал, бородка тряслась. И в утешение-то сказать ему нечего.

Неожиданно вошел адъютант и доложил, что прибыл начальник ГРУ. Явился генерал в штатском с донесением: он получил сообщение от своего человека в окружении Берии о том, что Берия выносит на следующее заседание Президиума ЦК вопрос об аресте Игнатьева. Он должен был получить указание от куратора. Встречаться с куратором было не нужно. Куратор должен был прогуливаться по противоположной стороне улицы с папиросой во рту, а в руке держать книгу. Ровно в 15:00 к нему должен был подойти человек в расстегнутом пальто, также с папиросой во рту, который будет держать пакет из белой бумаги. Все это было хорошо видно из окна кабинета. Если встреча состоится так, как описано, то это означало, что запущен план А. Повтор сцены будет в 16:00. Если же встреча не состоится или в руках не будет какого-либо предмета, то это означало, что запущен план Б. Правое положение цветка на подоконнике кабинетного окна означало, что Устуш требует ускорить операцию. Вечером в Лэнгли ушло сообщение. Устуш — Центру: «Объект вышел на нашу группу, которая создает хранилища раритетов по стране, и почти раскопал убийство Сталина. Прошу резко ускорить операцию».

14 июня, 7 часов 34 минуты. Москва, улица Качалова

Сидя в своем кресле в домашнем кабинете на Качалова, Берия вспомнил, как вчера он вызвал М. Зимянина и назначил ему встречу в своем кабинете в Кремле в 14 часов 30 минут. Берия всегда четко фиксировал время любого события, и, если бы было возможно, он бы и секунды присовокупил.

— Как вы попали в МИД?

— Я был вызван к товарищу Молотову, и состоялось решение Президиума ЦК.

— Знаете ли вы белорусской язык?

— Знаю.

— Мое мнение — решение о вашем назначении в МИД ошибочно.

— Мое дело солдатское. Я не могу рассуждать, правильно решение или нет, когда ЦК решает вопрос о моей работе. Я обязан выполнить решение.

— Ваше дело не совсем солдатское и даже вовсе не солдатское. Белорусы — удивительно спокойный народ. На руководящую работу их не выдвигают — они молчат. Хлеба дают мало — молчат. Узбеки или казахи на их месте заорали бы на весь мир. Что за народ белорусы? Это хороший народ! Как вы оцениваете Патоличева?

— Ну это опытный руководитель.

— Напрасно вы разводите объективщину. Патоличев — плохой руководитель. Я написал записку в ЦК КПСС, где подверг критике неудовлетворительное положение дел в республике. В секретариате можете ознакомиться с запиской и не ищите себе «шефов».

— Мой шеф в партии один — ЦК.

— И правительство?

— Это само собой разумеется, так как партия и правительство неотделимы друг от друга.

— Вы свободны, но повторяю: не ищите себе «шефов».

«Как же глубоко въелась партия в сознание», — подумал тогда Берия после ухода собеседника.

14 июня, 15 часов 37 минут. Кремль

В Президиуме было решено увеличить роль государственных структур в жизни страны. Строго секретным постановлением СМ СССР были значительно повышены размеры конвертов руководителям союзных министерств, областных, городских, районных исполкомов. При этом еще в 1947 году Сталин отменил бесплатное содержание членов семей Политбюро.

14 июня, 22 часов 43 минуты. Москва, улица Качалова

Темнело, улицы опустели. Народа не было. Ночь обещала быть теплой. На душе Лаврентия было тоскливо. Берия снова погрузился в размышления. Мысли роились. Но понимание того, что происходит, не приходило. Итак, по горячим следам, чтобы никто не вякнул, тело Сталина сразу вскрыли, хотя оно еще и не остыло, и, пока Берия не овладел властью, быстро удалили все следы и всем приказали молчать. Решение по выносу вещей с дачи Сталина могло быть решением Игнатьева (а может, Булганина?). Им (кому?), видимо, важно было как можно быстрее убрать с места преступления любые следы, которые мог оставить убийца Сталина. Берия вспомнил те знаменитые бутылки из-под боржоми. Не они ли содержали снотворное? «А ведь Сталина убили из-за того, что он со Шкирятовым начал расследование “трофейного дела” в самой верхушке», — решил Берия.

14 июня, 22 часа 51 минута. Восточный Берлин

На пути домой на Ульбрихта вышел агент ЦРУ и сообщил, что если он откажется, то убьют его семью и его самого. Агент напомнил об имеющемся у них компромате на Ульбрихта. Поэтому Ульбрихт согласился на передачу и использование «спящих» агентов абвера.

14 июня, 13 часов 13 минут (местное время). Лэнгли

Даллес расхаживал по кабинету, попыхивая трубкой. Он изредка останавливался, и тогда речь его принимала звенящий, как сталь, оттенок. Операция по убийству Берии была разработана после 7 июня. Тогда на очередном заседании по ситуации в СССР всем стало вдруг очевидно, что идеи Сталина успешно реализуются Берией, и тогда наступает черед Берии. «Возникла серьезная опасность для Казановы, его охватил липкий страх, что его раскроют. Приходится идти на чрезвычайные меры, — чеканил фразы Даллес. — Операция должна быть замаскирована под естественную причину. Пункт первый. Козел отпущения, назначенный на роль убийцы. Это будет полезный идиот, который якобы уберет Берию. Его потом должны зачистить. Пункт второй. Профессиональные убийцы, выполняющие работу. Их еще называют невидимыми убийцами, поскольку они не попадают в поле зрения общественности. Пункт третий. Мощная группа-заказчик, обладающая финансовыми и техническими возможностями и прикрытием со стороны госструктур. Эту роль должна выполнить наша резидентура в Западном Берлине. Пункт четвертый — контролируемые СМИ, которые подхватят ту версию, которую им скармливают. В ГДР и особенно в СССР последний компонент невозможен. Там все средства массовой информации государственные. Для нашей разведки Штырь — просроченный кусок мяса. Он живет в СССР уже девять лет. Все, что можно было бы из него выжать, уже выжали. A после побед СССР над Германией он абсолютно не нужен. Если поймают, пусть подумают на ГДР. Казанова прикроет, Берию объявят шпионом и маньяком. Среднестатистический советский человек свято верит властям и никогда не ставит их слова под сомнение. Разве может советская власть врать?! Конечно, нет!»