отметил даже император, сказав в одно из своих появлений у Массены: «На поле боя 300 тысяч сражающихся. А знаете, кто самые храбрые? Ваш кучер и ваш форейтор, так как мы выполняем наш долг, а у этих двух людей нет военных обязательств, и они могли бы не подвергаться смертельной опасности, поэтому их заслуга больше!» Затем он обратился прямо к ним: «Да, вы два храбреца!»

Наполеон, конечно, наградил бы этих людей, и он мог бы дать им денег, но он боялся ранить самолюбие Массены, ведь именно служа ему они проявляли столько мужества. Маршал должен был сделать это сам, тем более что состояние у него было огромное: он получал 200 тысяч франков как командующий армией, 200 тысяч франков как герцог Риволийский и 500 тысяч франков как князь Эсслингский, то есть девятьсот тысяч франков в год.

Однако Массена сначала подождал два месяца, ничего не решая по поводу этих людей, затем однажды, когда несколько офицеров, среди которых был и я, собрались у постели Сент-Круа, вошёл Массена, который тоже часто его навещал, и заговорил с нами о событиях кампании, ещё раз вспомнив мой совет о том, что лучше передвигаться в коляске, чем на носилках. Совершенно естественно, что он заговорил о своём кучере и форейторе, похвалил их хладнокровие и смелость, которые они проявляли в опасных ситуациях. Наконец маршал закончил, сказав, что хочет хорошо вознаградить этих смельчаков и собирается дать каждому по 400 франков. Он спросил у меня, будут ли эти люди довольны!..

Мне бы промолчать или просто предложить немного увеличить сумму, но я ответил прямо, хотя и не без задней мысли. Я прекрасно понял, что Массена собирается выплатить этим людям 400 франков единожды, но ответил, что, по моему мнению, 400 франков пожизненной ренты, которые кучер и форейтор добавят к своим собственным средствам, прекрасно защитят их на старости лет от нищеты. У тигрицы, на детёнышей которой напал неосторожный охотник, не бывает таких ужасных глаз, как у Массены, когда он услышал эти слова. Он подпрыгнул в своём кресле и воскликнул: «Несчастный! Вы хотите меня разорить!.. Как! 400 франков пожизненной ренты!.. Нет, нет и нет!.. Просто 400 франков!»

Большинство моих товарищей хранили осторожное молчание. Только генерал Сент-Круа и коммандан Линьивиль громко заявили, что награда, назначенная маршалом, недостойна его, что это должна быть пожизненная рента. Тогда Массена больше не мог сдержаться, он начал бегать по комнате, опрокидывая всё, что встречалось ему на пути, даже крупную мебель, и повторяя: «Вы хотите меня разорить!..» Затем, уходя, он сказал нам вместо прощания: «Я предпочёл бы видеть вас всех расстрелянными или самому получить пулю в руку, чем подписать бумагу о пожизненной ренте в 400 франков кому бы то ни было… Идите все к чёрту!..»

На другой день он пришёл к нам с виду очень спокойный, так как никто не умел притворяться так, как это умел делать он. Но с этого дня его друг генерал Сент-Круа очень потерял в его глазах, Линьивиля он невзлюбил и дал ему это понять на следующий год в Португалии. На меня же он сердился больше, чем на моих товарищей, ведь я первый заговорил о 400 франках ренты. О происшествии стали рассказывать, и слух дошёл до императора. Однажды, когда Массена ужинал с Наполеоном, Его Величество всё время шутил по поводу любви маршала к деньгам и сказал, что, по его мнению, тот назначил хорошую пенсию смелым слугам, которые управляли его коляской при Ваграме… Тогда маршал ответил, что он даст каждому 400 франков пожизненной ренты, что он и сделал, и ему не понадобилось получать пулю в руку. Но его гнев против нас только усилился, и он часто говорил нам с сардонической улыбкой: «Ах, шутники, если бы я следовал вашим советам, вы бы меня быстро разорили!..»

Император, видя, что австрийские полномочные представители постоянно откладывают заключение мирного договора, снова готовился к войне. Он вызвал из Франции многочисленные подкрепления, отряды которых подходили каждый день. И каждый день Наполеон сам проводил им смотр во дворе Шенбруннского дворца. Много любопытных приходило посмотреть на рекрутов, и их подпускали очень близко. Один студент по имени Фридрих Штапс, сын книгоиздателя из Наумбурга и член тайной организации Тугенбунд (Союз добродетели), воспользовался этой оплошностью и проник в группу, окружавшую императора. Два раза генерал Рапп просил его отойти, а в третий раз он заметил, что у молодого человека под одеждой спрятано оружие. Штапс был арестован и сознался, что пришёл с намерением убить императора, чтобы освободить Германию от его власти. Наполеон хотел сохранить ему жизнь, считая, что с ним надо обращаться как с сумасшедшим, но врачи нашли, что он совершенно здоров, а сам молодой человек настаивал, что, если его отпустят, он снова попытается совершить давно задуманное покушение. Штапс предстал перед военным советом, который приговорил его к смерти. Император предоставил этого молодого человека его печальной судьбе, и тот был расстрелян.

Мирный договор был подписан 14 октября, а 22-го император покинул Австрию, возложив заботу о выводе войск на главный штаб и маршалов. Через две недели Массена дал разрешение своим офицерам вернуться во Францию.

Я покинул Вену 10 ноября. Я купил коляску, в которой и проехал до Страсбурга с моим товарищем Линьивилем, чья семья жила в окрестностях этого города. Мой слуга должен был прибыть позже, я поручил ему доставить одну из моих лошадей в Париж. В Страсбурге я остался один и опасался отправляться в путь в одиночестве, так как моя рука была ещё очень опухшей, с большого пальца сошёл ноготь, и всё это причиняло мне большие мучения. К счастью, в гостинице, где я остановился, я встретил главного хирурга 10-го конно-егерского полка, который сделал мне перевязку. Он тоже возвращался в Париж, и мы поехали вместе в моей коляске. По дороге он заботился о моей ране. Этот доктор покидал военную службу и собирался обосноваться в Шантийи, где я и встретился с ним через двадцать лет на обеде у герцога Орлеанского. Он уже был комманданом национальной гвардии.

В Париж я приехал в плохом состоянии, но нежная забота моей матери и отдых, которым я наслаждался рядом с ней, ускорили моё выздоровление.

Так кончился для меня 1809 год. Если вы вспомните, что я встретил его в Асторге, в Испании, во время кампании против англичан, затем участвовал в осаде Сарагосы, где был ранен, что мне пришлось проехать часть Испании, всю Францию и Германию, участвовать в