Идеологическая беспомощность Горбачева вызывала недовольство в руководящих кругах КПСС на всех уровнях. Но она вызывала недоумение и даже опасения среди наиболее вдумчивых западных публицистов и историков. Один из этих людей, Роберт Шиэр, писал в своей книге: «Вызов, брошенный Горбачеву, беспрецедентен для лидера авторитарного государства. Ему придется иметь дело не столько с конкретными задачами, сколько с вопросами, на которые нет конкретных ответов. Нет сегодня таких ответов. Ученые-обществоведы пока не предложили ничего связного. Политическая экономия социализма переполнена устаревшими концепциями и не поспевает за диалектикой жизни. Но жизнь не похожа на кинофильм типа «Красные». Она, как правило, более сложна и глупа. Как может новый советский лидер заменить прежние стимулы новой трудовой этикой? Для писателей гласность может оказаться такой же приятной, как глоток водки. Но для тех простых людей, которые стоят в длинных очередях за настоящей водкой, его запреты могут оказаться слишком давящими. Негодование этих людей от горбачевских ограничений может быть даже большим, чем их гнев по поводу вскрытых разоблачений в адрес Сталина или по поводу коррупции в высших сферах. Наибольшее опасение вызывает то обстоятельство, что Горбачев будет отброшен назад, столкнувшись вместо оппозиции КГБ или военных с инерцией и протестом общества. Никто лучше самого Горбачева не осознает, насколько далеко зашли события. По его признанию, он должен руководить обществом, которое близко к неуправляемому. Но будут ли молчать люди, чьи привилегии и власть могут быть утрачены в ходе реформ Горбачева? Никто не сомневается в искренности Горбачева. Но он сам говорит, что атмосфера в обществе становится все более напряженной и что многие начинают задавать вопрос: “А был ли смысл вообще начинать все это?”»[336].

Слабость команды Горбачева. Не сумев решить идеологических проблем «перестройки» или дать ей сколько-нибудь убедительного идеологического обоснования, М. Горбачев не сумел и создать сильной команды лидеров, способных помочь ему в руководстве страной и партией. Об этом я уже писал выше и нет необходимости повторяться. Однако нет смысла обвинять в этом самого Горбачева. В руководстве партией и государством к середине 1980-х гг. активно происходил процесс, который социологи называют нередко «вырождением элит». Формирование партийных кадров в КПСС проходило много ступеней, и на каждой из этих ступеней действовали принципы отрицательного отбора. Уже в руководство обкомами партии проходили, как правило, не наиболее сильные, способные и самостоятельные люди, а жесткие, часто беспринципные, но слабые в интеллектуальном отношении политики. Исключения, конечно, были, но они были редки. Л. Брежнев об этом не задумывался, но для Ю. Андропова это было предметом тревоги. К 1985 г. в руководстве страной и партией просто не было в наличии таких лидеров, которые могли бы осуществить назревшие реформы по-настоящему эффективно. Болезни, которые взялся лечить в нашем общественном и государственном организме Горбачев, были слишком запущенны. Браться за их лечение нужно было еще в 50-е гг. Но и возвеличивать Горбачева как реформатора нет никаких оснований. Горбачев не поднялся и не мог подняться до уровня Дэн Сяопина. Надо, однако, принять во внимание, что Дэн Сяопин не только сам проявил качества великого и мудрого реформатора. Он смог опереться на те кадры, на ту элиту, которые сформировались в Китае еще в 40 – 50-е гг. в труднейших условиях революции и национально-освободительной борьбы. Мао Цзэдун удалил этих людей от власти в 60-е гг., сослав в дальние сельские районы, где и сам Дэн Сяопин не один год работал простым пастухом. Но эти люди сохранились физически и политически, и они смогли осуществить руководство страной после смерти Мао Цзэдуна. В Китае сохранилась та преемственность в революционных кадрах, которая была разрушена еще при Сталине. Террор Сталина был слишком опустошителен, и его деспотия оставила после себя не только моральный, но и политический вакуум. Этот отрицательный кадровый отбор, это вырождение элит были продолжены в эпоху застоя и геронтократии в 1970 – 1985 гг. Что мог сделать в этих условиях Горбачев?

Соперничество Михаила Горбачева и Бориса Ельцина, их борьба за влияние и власть, в которой в качестве активной стороны выступал, несомненно, Б. Ельцин, были важными, но далеко не единственными, а во многих случаях даже не определяющими факторами распада СССР, особенно на самом последнем этапе этого распада в 1991 г. Горбачева в данном случае можно было бы сравнить со сторожем, который не слишком хорошо охранял доверенное ему имущество. Это имущество было достаточно ценным: власть, партия и государство. Но высшей ценностью для Горбачева, по его утверждению, были человеческие жизни, и потому он только покрикивал и помахивал врученным ему оружием, но опасался его применять. Ни Борис Ельцин, ни другие демократы не казались Горбачеву такими опасными противниками, в которых нужно было стрелять. Ельцин был нападающей стороной, но он в тот период вообще не имел оружия и действовал как политик. Но он и победил тогда как политик, хотя не слишком хорошо понимал, за что, собственно, он в конечном счете ведет борьбу.

Борис Ельцин никогда не отрицал, что именно он стал инициатором Беловежских соглашений, однако он не считал себя ответственным ни за болезни, ни за смерть Советского Союза. Он заявлял всегда, что лидеры, которые собрались в Вискулях в Белоруссии, всего лишь констатировали смерть СССР. По мнению Ельцина, Советского Союза как единого государства в этот период уже не существовало. Главную ответственность за гибель Советского Союза Ельцин всегда возлагал на «консерваторов из КПСС», но также на Горбачева.

Приходится согласиться, что в этой заочной полемике между Горбачевым и Ельциным об ответственности за распад СССР доводы Ельцина звучат часто более убедительно: если главные центры власти в стране ничего почти не делают для преодоления глубочайшего экономического и политического кризиса – что остается делать лидерам республик, как не брать на себя всю власть и ответственность.

Я писал выше о «параде суверенитетов», который прошел по всему СССР летом и осенью 1990 г. Но тогда речь не шла о выходе республик из состава Советского Союза. Решения парламентов союзных республик еще не сопровождались изменением их конституций. Однако с весны 1991 г. в СССР начался некий «второй тур» «парада суверенитетов», когда не только союзные, но и большая часть автономных республик не просто объявляли о своем суверенитете, но и принимали новые конституции и новые названия для своих территорий, а также многие новые законы. Почти во всех случаях это сопровождалось и сменой государственных символов – гербов, знамен, гимнов. К маю 1991 г., т.е. еще за несколько месяцев до ГКЧП, Молдавская ССР превратилась в Молдову, которая провозгласила свое право как входить, так и выходить из союзов государств. Но рядом с Молдовой возникла Приднестровская ССР, которая отказалась перечислять средства в бюджет Молдовы. Армянская ССР превратилась в Республику Армения – с новым флагом и новым гимном. Армения начала создавать собственную армию, собственные внутренние войска и собственные службы безопасности. Узбекская ССР стала первой республикой в СССР, которая нарушила монополию Москвы на институт президентства. Но президента здесь избрал парламент. В Туркмении также был введен пост президента, и первый президент Туркмении был избран всеобщим прямым и тайным голосованием, которое прошло в республике еще 27 октября 1990 г. Казахская ССР была последней из союзных республик, которая замкнула парад суверенитетов на федеральном уровне. Но дальше пошли Декларации о суверенитетах автономных республик – Чечено-Ингушской, Карельской, Тувинской, Чувашской. Даже Чукотка повысила свой статус, провозгласив свою независимость от Магаданской области. Автономные республики соответственно объявляли себя союзными республиками, т.е. они объявляли о своем выходе из РСФСР, но не из СССР. Разобраться во всем этом было крайне трудно, и Борис Ельцин вместе с Л. Кравчуком и С. Шушкевичем решили просто разрубить этот гордиев узел на своих совещаниях в Беловежской Пуще.