Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А что же Анасби? Анасби – особый фрукт. Он в детстве и юно-сти никогда ничего не крал – у него не было в этом надобности. Все, что он хотел и не хотел, у него было. Всеобщий любимец, младший сын чеченских нуворишей жил в достатке, если не в роскоши. В от-личие от Албаста, сухопарый, смуглявый, неброский, даже некази-стый; и еще одно отличие – не трус, порой дерзкий. Пожалуй, по-следнее свойство – не наследственный дар (если не от матери), а при-обретенный за спиной резко обогатившихся родителей.
Сказать, как он учился в школе и в вузе, невозможно, так как педагоги, ублаженные щедрыми подношениями родителей, снисхо-дительно смотрели на смиренного худого мальчишку.
В общем, до прихода в органы внутренних дел – это скрытный, нелюдимый отпрыск с вечно угрюмым, исподлобным взглядом. И только в милиции, на этой благодатной почве насилия и беззакония, о которой он втайне мечтал, проявляются его деспотические черты ха-рактера, обозначаются жизненные кумиры. И почему-то все они – руководители НКВД и ВЧК страны Советов. В сущности, несмотря на диплом о высшем образовании, Анасби человек малообразован-ный, безграмотный, даже в рапорте о приеме на службу допустил шесть ошибок, не умеет правильно говорить ни по-русски, ни по-чеченски; у него какой-то усредненный диалект с примесью густого мата и воровского жаргона. Он не скрывает, даже гордится тем, что за свою жизнь ни одной книги не прочитал до конца, даже букварь, а к художественной литературе он относится презрительно и ненави-дит тех, кто теряет время за чтением. Тем не менее, он собирает и чи-тает, даже перечитывает книги о Сталине, Дзержинском, Ягоде, Бе-рии. И это – не долг профессионализму, это позыв души, это мораль-но-нравственное единение, восторг, зависть и стремление к тем же «порядкам». Особенно ему близок по духу Берия, и не важно, что его кумир его же предков за сутки депортировал с Родины, что за трина-дцать лет ссылки две трети народа погибли в мучениях: «видно, так суждено было Богом», – оправдывает он кумира банальной, схола-стической фразой, часто произносимой абсолютно безграмотными людьми, называющими себя муллами в Чечено-Ингушетии. Самым выдающимся достоинством Берии, по мнению Анасби, было отноше-ние к женщинам. К тому же стремился и он.
После вуза, не попав в структуру ОБХСС, что было по тем вре-менам весьма доходно, почетно и модно на уровне обывателей, он расстроился, но вскоре убедился, что в линейной милиции – масса своих прелестей. Ему доверили контролировать маршрут поезда Грозный-Астрахань. Прямо на вокзале, до отправления поезда он вы-бирал себе жертвы из пассажирок. Во время следования, под предло-гом проверки документов и досмотра багажа, он приглашал пригля-нувшихся ему женщин в свое купе и там, заперевшись, «пользовался служебным положением». В основном в его сети попадались мелкие спекулянтки сушеной воблой, изредка – черной икрой. Несчастные женщины, боясь потерять единственный способ прокормить семью, шли на многое. Благо, ему быстро надоедала «вонючая» торгашка, и он, насытившись, переходил неизменно к новой жертве, по возмож-ности, не возвращаясь к опробованному товару.
Неизвестно куда бы все это завело, но из-за убийства его поса-дили. Из тюрьмы он направлял домой длинные послания с просьбой, с мольбой, с требованием вытащить его из этого ада. «Продайте все, – писал он, – даже дом и одежду, но вытащите меня отсюда… Я даю вам слово, что на свободе я теперь быстро заработаю деньги и вос-становлю все ваши затраты, даже утрою их. Клянусь Богом! Мамоч-ка, папочка, помогите! Ведь я не виноват! Я покончу с собой! Двена-дцать лет в неволе!?… Помогите!»
Письма с таким содержанием приходили дважды в неделю, Ал-пату не давала покоя Домбе, и Анасби вызволили из тюрьмы. И что, у Анасби есть чувство вины, покаяния, смирения? Ничуть. Просто он окончательно осознал и уверовал в силу и мощь денег, в возможность откупиться от всего, даже убийства.
А родные его лелеют, холят, скрыто друг от друга деньги дают, и от этого, а в основном из-за своего пробудившегося дурного харак-тера, он чувствует себя невинно пострадавшим, нечисть уничтожив-шим, национальным героем. В таком настроении он появляется на Петропавловском рынке Грозного, у ярмарки автомашин – крутой подъем; он взбирается на него и кричит во весь голос:
– Чей этот белый «Мерседес»?
Толпа, обступившая эту чудо-машину, глянула вверх.
– Пригони ее по адресу – Крылова, 14… Я ее купил.
– Так ты знаешь, сколько она стоит? – удивлен продавец ино-марки.
– Неважно… Я ее купил.
Недобрые слухи поползли по городу. Докуевы в шоке, а Анасби ударился в разгульную жизнь. Чтобы он как-то присмирел, его уст-раивают директором сокодавочного цеха. Теперь он не только дирек-тор, но имеет оговоренную долю от прибыли. Думали, что это как-то угомонит его, привяжет к работе. Но нет, стало еще хуже, и тогда по-казали ему Поллу… Вот где он загорелся, задумался, а когда узнал, что Арзо Самбиев «к ней не ровно дышит», вовсе покой потерял, применив все подлые методы, завладел ею.
Правда, итог был плачевный, все знают, каким позором все это обернулось. Больше всех от развода страдала Алпату. Ощутила она прелесть доброй снохи в доме, только свыклась к ней, полюбила от души, а «этот урод – весь в отца» не дал места Полле в доме. Ой, как злилась после этого Алпату!
Чтобы как-то реабилитироваться в глазах обывателей, Анасби через пару месяцев женится на прехорошенькой девчонке – дочери горожанина уровня Домбы. Что случилось на сей раз, неизвестно, только три месяца спустя они развелись. Теперь у Анасби, по слухам, не совсем здоровая дочь, растит ее мать, тоже молодая жеро, мать-одиночка.
После этих двух браков никто о женитьбе не заикается, да и сам он об этом молчит, только все знают, что во время запоя, а это стало случаться ежемесячно и длиться не менее трех суток, он, запере-вшись в своей квартире, вначале кричит, все рушит, а потом, ослабев плачется, просит вернуть ему Поллу, грозится убить Арзо. Видно, знает, что Арзо и Полла встречаются, любят друг друга и планируют жениться.
Теперь Алпату ему не помощник, и Анасби через других родст-венников, односельчан пытается навести мосты с Поллой, но все бес-полезно, снова воровать ее бессмысленно. В беспорядочном разврате он глушит похоть, но божественный образ Поллы глубоко засел в его босяцкую душу, и он, познав ее, вкусив