Написала так: «Мирось! Хочу наконец-то съездить на консультацию к врачу, которого порекомендовал Олежка. Не волнуйся. Профилакторий в пригороде. Возможно, задержусь на несколько дней. Прости, что не успела предупредить раньше».

Ничего себе – не волнуйся.

А если не вернусь?! Однако же, возвращалась! Хватит об этом думать.

Я закинула сумку на плечо. Выложила из нее мобильный телефон на стол: пусть муж думает, что я его забыла.

Следовательно, звонить некуда.

Такси я не брала – снова ехала в троллейбусе длинной дорогой.

Чувствовала, как внутри нарастает трепет. На сей раз он был не столько тревожным, сколько приятным, как перед первым свиданием.

Воспоминания качали меня, как волны в море, и щекотали своими пенными барашками. Их было не так уж и много. Они были короткими и обрывались не по моей воле, как старая кинопленка.

Но было одно, которое оставалось со мной до сих пор. Если бы меня спросили, что я помню с наибольшей теплотой из того периода, я бы вспомнила свои утренние просыпания, о которых уже упоминала раньше, – вкусный запах из кухни, луч солнца на лице…

Наше убежище на заднем дворе.

Белые лабиринты простыней.

Металлические проржавевшие ступеньки пожарной безопасности, на которых здорово было висеть вниз головой, зацепившись за перекладину согнутыми ногами.

Утренние крики продавщиц молока.

Щекочущие волны тополиного пуха.

Муравейник посреди палисадника.

«Войнушка» за гаражами…

Первый снег ночью…

…Снег почему-то всегда начинал падать ночью. Целый день небо было тяжелым, влажным и серым, как мокрая дерюга. «Видно, к снегу дело идет…» – говорила тетя Нина, и с ней спорили: какой может быть снег в конце ноября? Еще рано! Все жаловались на давление, выходили во двор с поднятыми головами и бросали гневные взгляды на тяжелое небесное вымя, нависавшее над головами, угрожая прорваться мокрой метелью.

Но Ника точно знала: это произойдет ночью – и подмигивала Ярику: мол, смотри, сегодня не засыпай!

И сама не засыпала, посматривая, как ночное небо постепенно начинает светлеть, как будто дерюга утончается и рвется, пропуская через себя по одной-две крохотные снежинки. Она замечала их первой и босиком прокрадывалась к окну, чтобы увидеть, как к этим двум снежинкам присоединяется горстка, потом еще горстка – и вот уже хоровод этих горсток кружится в воздухе, ищет, куда бы присесть. Нике всегда было жаль эти первые горстки снега, ведь они быстро угасали на темном асфальте, пока несмелый хоровод не превращался в сплошное полотно, которое не так легко поглотить влажной земле. Полотно висело в воздухе, покачивалось и через каких-то полчаса округляло все острые углы двора, накрывая его белыми пушистыми шляпами.

И тогда Ника босиком бросалась в родительскую комнату и кричала как бешеная: «Снег! Снег!» И это был чуть ли не единственный священный случай, за который ее не ругали. Наоборот! Встречать первый снег всем двором давно превратилось в ритуал. Во всем доме начинали зажигаться окна, за ними суетились тени, соревнуясь в том, кто раньше выскочит освятить следами первый снег.

Ника торопила родителей, натягивала лыжные штаны поверх пижамных, надевала толстые носки, искала валенки, поглядывая вниз, где на белом ковре лежало с десяток освещенных квадратиков, что означало: соседи не дремлют, а так же быстро натягивают на себя что попало, чтобы быть первыми. Постепенно окна потухали, но свет не исчезал – он шел от земли и от синего-пресинего ночного неба, которое все трясло над двором белой плотной дерюгой.

Выскочить из подъезда надо было с открытым ртом, так чтобы поймать в него молочный вкус неба. По гулким коридорам звучали шаги, хлопали двери квартир, отовсюду слышались возбужденные голоса и приветствия. Дядя Ваня-встань-с-диваня выносил проволочный каркас для огромной снежной бабы – и закипала работа!

Дети путались под ногами у взрослых, барахтались в снегу, обрастали сосульками и сжевывали их с задубевших варежек. И никто не смел в эту ночь сделать им хоть малейшее замечание!

Расходились по квартирам под утро, когда посреди двора стояла огромная снежная баба – с дырявым ведром на голове, глазами-угольками и длинной морковкой вместо носа, которую припасла тетя Нина с середины осени.

Разгоряченные, шумные, счастливые, все они на каких-то два часа забывали, кто кого залил, кто кого сглазил или «что-то сделал», а кто так и не отдал взятые в долг в прошлом году десять рублей.

…Я чуть не проехала нужную остановку!

Вышла. С трепетом, все еще нарастающим, дошла до угла и с радостью приняла боль, которая сначала так напугала меня.

Открыла глаза на скамейке под деревом.

Теплая летняя дымка окутывала маленький двор. За столом под деревьями сидели мужики: Петро-барахло, дядя Ваня-встань-с-диваня, дед Сергей Иванович и Хромой Митро. Постукивали костяшками домино.

Простыни, фанатично выбеленные тетей Ниной, тихо дышали на веревках, вбирая своей белизной розово-золотую воду предзакатного солнца. На пожарной лестнице, как летучие мыши, висели несколько детей – трое мальчиков и две девочки (среди них я узнала и своих вчерашних собеседников). Между ними шло соревнование, кто дольше продержится вверх ногами.

Из соседнего дома вышла пара – супруги Сенчуки.

Она, Марта, в разноцветной цветастой юбке, на которой экзотические цветы и огромные бабочки переходили в черно-белую надпись «Борнео», в ушах – цыганские пластмассовые кольца красно-золотого цвета.

Он, Стасик, в голубых джинсах-варенках собственного производства и белой рубашке, расстегнутой почти до талии. На загорелой широкой груди поблескивала золотая цепочка с крестиком. Длинные волосы, на скулах – романтическая синева модной трехдневной щетины. Одним словом, Бандерас отдыхает!

Даже мужики перестали стучать костяшками, провожая взглядами юбку Марты.

Проходя мимо пожарной лестницы, Стасик лениво, сквозь зубы прокомментировал: «Жить надоело?..» Марта хихикнула.

Они скрылись в арке, через которую я только что вошла. Дети на лестнице, проделав сложные маневры, перевернулись и завороженно смотрели им вслед. Каждый мальчик точно знал: вырасту и стану таким, как Стасик!

А она, ТА девочка, думала: вырасту – и узнаю, что такое «Борнео»!

Я посмотрела на часы: полседьмого. Пора. Я вдохнула сладкий воздух, пропитанный ароматом сирени, и поднялась. Направилась к знакомому подъезду. Спиной чувствовала, что игроки и дети смотрят мне вслед. Конечно, тут все знали друг друга и появление нового человека вызвало немалый интерес. Я ускорила шаги, вошла в полумрак подъезда…

С каждым этажом моя решимость таяла. На стене с надписью мелом заметила размазанный вчерашний след своей руки. Значит, я действительно была здесь.