Иерихон уныло поглядывал на меня. И в его унынии, помимо сочувствия, сквозило настороженное осознание того, что именно эта египтянка удерживала меня на расстоянии от его сестры. Мириам взглянула на меня с особой откровенностью, в ее глазах читалось скорбное понимание. И в этот момент я догадался, что она тоже кого-то потеряла. Именно поэтому она не поощряла поклонников и брат стал для нее единственным близким человеком. Нас всех объединяло горе.

— Что же за ответ вы в итоге привезли мне? — прошептал я.

— Ответ заключается в том, что ваше прошлое осталось в прошлом. — Наш гость поднялся. — Мне очень жаль, что я не смог привезти белее обнадеживающие вести, но я всего лишь посланник. Друзья Иерихона будут, конечно, продолжать собирать сведения. Но не стоит обольщаться. Она исчезла бесследно.

И, сказав это, он также исчез из нашего общества.

Первая здравая мысль призывала меня немедленно покинуть Иерусалим и проклятый Восток раз и навсегда. Странная экзотическая одиссея с Бонапартом — бегство из Парижа, отплытие из Тулона, штурм Александрии, знакомство с Астизой, а затем ужасные битвы, потеря моего друга Антуана Тальма и жуткие тайны Великой пирамиды — так напоминала погребальную процессию, что то и дело возникало желание посыпать голову пеплом. Ничего хорошего она мне не принесла — ни богатства, ни прощения за мнимые парижские преступления, ни приличного статуса в обществе отправившихся в наполеоновскую экспедицию уважаемых ученых и никакой печной любви с пленившей и околдовавшей меня женщиной. Я потерял даже свою драгоценную винтовку! Единственной настоящей причиной моего прибытия в Палестину было желание узнать о судьбе Астизы, и теперь, когда выяснилось, что о ней ничего не известно (могло ли быть более жестокое известие?), выданное задание потеряло для меня всякий смысл. Меня совершенно не волновало грядущее вторжение в Сирию, судьба Мясника-Джеззара, карьера Сиднея Смита или политические расчеты друзов, монофиситов, иудеев и всех прочих фанатиков, охваченных бесконечной жаждой мести и пылающих завистью друг к другу. Как же меня самого угораздило оказаться в таком безумном, пропитанном ненавистью некрополе? Пора опомниться и отправиться на родину, в Америку, пора вернуться к нормальной жизни.

И все-таки… мою решимость уехать и покончить со всеми несчастьями ослаблял сам факт неизвестности. Никто ничего не слышал ни о жизни, ни о смерти Астизы. Она просто исчезла. Если я уеду, то буду мучиться сомнениями всю оставшуюся жизнь. Слишком много воспоминаний связывало меня с ней — во время путешествий по Нилу она показала мне звезду Сириус, помогла мне победить Ашрафа в яростной битве при Пирамидах, меня пленили ее изящество и красота, когда она в одиночестве отдыхала во внутреннем дворике дома Еноха, и ее уязвимость и чувственность в цепях храма Дендеры. А потом на нильских берегах она подарила мне незабываемые, полные нежной страсти ночи! За сотню, а то и за две сотни лет человек, возможно, и свыкся бы с такими воспоминаниями — но отрешиться от них не смог бы никогда. Ее живой образ постоянно преследовал меня.

История Книги Тота, если уж на то пошло, вполне могла оказаться сказкой — ведь мы нашли в подземной сокровищнице пирамиды лишь пустой золотой ларец и треклятый посох, возможно в насмешку оставленный Моисеем, — но тем не менее вдруг она не придумана и желанная реликвия на самом деле спрятана где-то под моими ногами? Иерихон приближался к завершению работы над винтовкой, и я с гордостью думал, что приложил руку к изготовлению оружия, которому, вероятно, суждено превзойти по качеству потерянное в Дендере ружье. А еще я привязался к Мириам и чувствовал, что она стала моим товарищем по несчастью, пережив когда-то трагическую потерю. После известия об исчезновении Астизы красота женщины, с которой я делил кров, чьи руки готовили мне еду и вырезали деревянную ложу для моего ружья, показалась мне еще более дивной. Кто, собственно, ждет меня в Америке? Никто. В общем, несмотря на испытанное разочарование, я вдруг решил еще немного задержаться, по крайней мере до окончания изготовления винтовки. Опять Я поступил как игрок, ожидающий удачной раздачи карт. Может быть, очередная карта будет выигрышной.

К тому же меня заинтересовало, кого потеряла Мириам.

Она общалась со мной с пристойной сдержанностью, однако теперь наши взгляды встречались чаще, чем раньше. Передавая мне тарелку с едой, она подходила заметно ближе, и тон ее голоса — возможно, только в моем воображении? — стал более мягким и сочувственным. Иерихон начал пристальнее следить за нами обоими и иногда сердито вмешивался в наши разговоры. Мог ли я винить его? Она была для него прекрасной помощницей, преданной как собака, а я был никчемным иноземцем, охотником за сокровищами с неопределенным будущим. Я невольно мечтал обладать ею, и Иерихон, будучи здоровым парнем, отлично понимал, какие желания свойственны мужчинам. Хуже того, я мог увезти ее в Америку. В итоге, по моим наблюдениям, он начал посвящать горазда больше времени изготовлению моей винтовки. Ему хотелось поскорей закончить ее и распрощаться со мной.

В сумрачном спокойствии Иерусалима мы пережили последние зимние дожди. По сообщениям, Дезе, лучший генерал Бонапарта, продолжая поход к верховьям Нила, доложил ему о новых победах и обнаружил новые впечатляющие руины. Смит бороздил море, поддерживая блокаду Александрии и осуществляя связь Акры с Константинополем в целях подготовки к весеннему наступлению Наполеона. Французские войска стягивались к Эль-Аришу, ближайшему к палестинской границе городку. Усиливающийся жар солнца медленно прогревал городские камни, слухи о приближении войны становились все более определенными, и вот в один из туманных вечеров, когда перед ужином Мириам собралась пройтись по городским базарам за недостающими приправами, я вдруг решил последовать за ней. Мне хотелось улучить момент, чтобы поговорить с ней без покровительственного присутствия Иерихона. Уважаемые мужчины в Иерусалиме не стали бы навязывать свое общество одинокой женщине, но я надеялся, что мне случайно представится возможность для разговора. Я изнывал от одиночества. О чем же мне хотелось поговорить с Мириам? Этого я и сам пока не знал.

Я следовал за ней на расстоянии, усиленно придумывая благовидный предлог для разговора и планируя, где можно опередить ее и пойти навстречу, чтобы наше столкновение выглядело случайным. Как странно, что нам, людям, приходится придумывать окольные пути, чтобы попросту излить кому-то свои чувства. Однако Мириам шла слишком быстро. Обогнув водоемы Езекии, она спустилась к большому базару на границе квартала, купила там что-то, прошла мимо пары прилавков и повернула на улицу, ведущую к рынкам мусульманского квартала Везефы, за резиденцией паши.

А потом Мириам исчезла.

Только что я видел, как она спускалась по виа Долороза к Темничным воротам Храмовой горы и минарету Баб аль-Гаванима, а через мгновение исчезла из виду. Недоуменно вытаращив глаза, я оглядывал опустевшую улицу. Неужели она заметила мое преследование и решила улизнуть? Ускорив шаги, я поспешно миновал ряд закрытых ворот, пока наконец не осознал, что, должно быть, зашел слишком далеко. Возвращаясь обратно, я проходил мимо древней римской арки, перекинутой через улицу, когда из ближайшего двора до меня донесся громкий и страстный разговор нескольких людей. Странно, как звуки или запахи могут порой разбередить воспоминания, и я мог поклясться, что один мужской голос был мне очень знаком.