– Я и сама сознаю, что здесь слишком уединенно и небезопасно для него, для отца, а быть может, и для меня. Но вы знаете моего отца! Именно эта уединенность нравится ему, к тому же и цена аренды этого дома очень низкая, а вы знаете, что он очень экономен на деньги, очень бережлив.

– Человек бережливый раньше должен заботиться о том, чтобы его сбережения находились в сохранном месте, а здесь далеко не сохранное и не надежное место. Выслушайте меня, Амина! Я имею небольшой домик, окруженный со всех сторон жилыми домами, которые являются друг для друга взаимной защитой в случае беды; я собираюсь покинуть этот дом, быть может, навсегда, так как намерен отправиться с первым отплывающим судном в Индийский океан!

– В Индийский океан? Зачем? Разве вы не говорили вчера, что у вас есть тысячи гильдеров и что вы не имеете нужды в деньгах?

– Да, это так, и денег у меня достаточно, тем не менее я должен уехать, этого требует мой долг. Не расспрашивайте меня дальше, а выслушайте, что я хочу вам предложить. Пусть ваш отец поселится в моем домике, и пусть он сберегает и охраняет его в моем отсутствии; он сделает мне большое одолжение, если согласится на это, и вы должны постараться убедить его. Там вы будете в безопасности. Ему я хочу также поручить на хранение и мои деньги. Они мне в настоящее время не нужны, а взять их с собой я не могу и не хочу.

– Моему отцу нельзя поручать денег – он слишком пристрастен к ним!

– Но для чего и для кого копит ваш отец? Ведь он не может унести деньги с собой, когда умрет? Значит, он копит их для вас! А раз это так, то я могу быть уверен, что мои деньги будут сохранны.

– Так уж лучше поручите их прямо мне, и тогда я поручусь, что они будут целы! Но скажите, зачем вы хотите рисковать своей жизнью, скитаясь по морям, когда у вас есть такие хорошие средства, что вы можете считать себя обеспеченным на всю жизнь?

– Не спрашивайте меня об этом, Амина! Это моя сыновняя обязанность, мой священный долг; больше я вам ничего сказать не могу, по крайней мере теперь!

– Если это ваш долг, то я не стану больше вас расспрашивать. Но поверьте, мной руководило не женское любопытство, а лучшее чувство!

– А какого рода было это лучшее чувство? – спросил Филипп.

– Я сама едва могу это определить, – промолвила молодая девушка, – вернее всего, это были слившиеся воедино различные хорошие чувства: чувство благодарности, уважения, расположения, доверия и доброжелательства к вам. А разве всего этого не достаточно?

– Действительно, этого даже, пожалуй, слишком много! Я, право, не знаю, как я мог заслужить все это за короткое время нашего знакомства, тем не менее я и сам испытываю все эти чувства и даже более того по отношению к вам, Амина. И если вы действительно так хорошо расположены ко мне, то окажите мне услугу, уговорите вашего отца покинуть это уединенное жилище и переселиться в мой дом!

– А куда же думаете выехать вы сами?

– В случае, если ваш отец не согласится принять меня в качестве своего жильца на короткое время, так как я пробуду здесь, вероятно, очень недолго, то постараюсь приютиться где-нибудь по соседству; если же он не откажется, то я хорошо заплачу ему за свое пребывание, при условии, конечно, что вы не будете ничего иметь против моего пребывания в доме!

– Что же могу я иметь против этого? – сказала девушка. – Наше жилище небезопасно, вы нам предлагаете надежное убежище в вашем доме! Было бы в высшей степени несправедливо и неблагодарно с нашей стороны изгнать вас из-под вашего же родного крова!

– В таком случае убедите отца, Амина! Мне ничего не надо, я не хочу никакой платы за свой дом; напротив, я буду считать, что вы мне делаете одолжение, ведь для меня было бы большим горем уехать отсюда, не будучи уверенным в вашей безопасности. Так обещаете мне, что вы это устроите?

– Я обещаю употребить все старания. Я могу даже прямо сказать вам, что это так и будет, как вы желаете: я знаю свое влияние на отца. Вот вам моя рука! Довольны вы теперь?

Филипп жадно схватил протянутую к нему маленькую ручку, и чувство взяло в нем верх над сдержанностью: он поднес ее к губам и заглянул в лицо Амины, чтобы убедиться, не гневается ли она за его смелость. Но ее темные глаза смотрели на него в упор, как тогда, когда она решала, впустить ли его в дом или нет, смотрели так, как будто она хотела прочесть самые сокровенные его мысли, но не отнимала у него руки.

– Не сомневайтесь, Амина, вы можете доверять мне, – сказал Филипп, целуя еще раз ее руку, – я никогда не злоупотреблю вашим доверием!

– Надеюсь… я думаю… нет, я в этом уверена! – сказала она.

Филипп выпустил ее руку. Амина села на свое прежнее место, и некоторое время оба молчали, дав волю своим думам.

Наконец девушка заговорила первая:

– Мне кажется, я слышала от отца, что ваша матушка была очень бедна и не совсем в своем уме… и что в вашем доме есть комната, которая оставалась запертой в течение многих лет!

– Да, вплоть до вчерашнего дня!

– И там, в этой комнате, вы и нашли все эти деньги? Разве ваша матушка не знала об этих деньгах?

– Нет, она о них знала и, умирая, говорила о них!

– Без сомнения, была какая-нибудь уважительная причина не отпирать эту комнату?!

– Конечно, причина была!..

– Какая, Филипп? – спросила робким, ласковым голосом девушка, словно она опасалась рассердить его своим вопросом.

– Я не смею сказать вам этого, по крайней мере, не должен говорить. Но если хотите, я скажу вам, что это был страх перед привидением! Этим вы должны удовольствоваться.

– Каким привидением?

– Мать моя утверждала, что она видела призрак моего отца!

– А вы как думаете, это в самом деле был его призрак?

– Я в этом ничуть не сомневаюсь; ей действительно явился мой отец! Но я не могу сказать вам ничего больше, Амина, прошу вас, не расспрашивайте меня. Теперь комната эта отперта, и нет никакого основания бояться, что призрак появится снова.

– Да я этого вовсе не боюсь, – проговорила Амина и задумалась. – Но, – продолжала она немного спустя, – это разве не находится в связи с вашим решением отправиться в Индийский океан?

– На это я еще отвечу вам: да, это побудило меня пуститься в плавания! Но вот и все, что я могу вам сказать. Не спрашивайте меня, Амина, ни о чем больше: мне тяжело отказывать вам, а вместе с тем мой долг повелевает мне молчать!

Некоторое время никто из них не проронил ни слова, затем девушка опять заговорила:

– Вы так дорожите той священной реликвией, что мне невольно приходит на ум, что она находится в связи с вашею тайной. Разве это не так?

– В последний раз я скажу вам: да, это так! Но больше ничего не скажу.

На этот раз голос его звучал строго, сурово, почти грубо, и это не осталось без влияния на молодую девушку.