Игорь тем временем продолжал:

– Логинов сказал, что так и не понял, зачем приходил к нему Валерий. Ни разу после того случая на глаза не показывался, даже намеренно избегал встреч, а тут вдруг сам пришел. Егор даже сначала подумал, что Валера прощенье просить пришел, наконец-то, но не тут то было… Об извинениях речь так и не зашла. Вальев сидел долго, несмотря на недовольство родителей Егора, которые с того случая недолюбливали Валерия, чтобы не сказать жестче. Уходить Валерий не хотел, обмолвился, что особенно домой ему не хочется возвращаться, что его все обманывают и предают, даже родные, наверное, имел в виду жену. В общем, жаловался на жизнь. Главное, нашел, кому жаловаться. Сам человеку всю жизнь поломал, – возмутился с негодованием Игорь. – Ушел Вальев от Логинова около девяти вечера, когда уже родители Егора намекнули ему прозрачно, что «пора и честь знать». Далее его многие видели возле дома Ивановых, но тех дома не было, они вместе с дочерью и внучкой были на праздновании дня рождения у кого-то из своих знакомых. Валерий довольно долго слонялся вокруг дома, видимо, намеревался дождаться хозяев, но, не дождавшись (те вернулись поздно, около двенадцати ночи), около половины одиннадцатого вечера зашел к Ковалеву Игорю Петровичу, соседу Ивановых. Да, да, – активно закивал Игорь в ответ на мой недоумевающий взгляд, – Вальев, по сути, накануне убийства и самоубийства был у Ковалева. Как сказал Ковалев, хотел поговорить с ним по душам, но Ковалев никогда не питал дружеских чувств к Вальеву и не хотел с ним вести никаких разговоров, тем более, задушевных. Сначала Ковалев дипломатично намекал Валерию, что устал после работы и не может уделить тому время, но Вальев его не слышал и не унимался со своими просьбами выслушать, после чего разозлившийся Ковалев открыто указал Вальеву на дверь. Ушел Валерий от Ковалева где-то в половине двенадцатого ночи. А в двенадцать – в начале первого ночи он пришел домой, где застал брата с двумя его друзьями за маленьким застольем. Присоединился к их столу, тем более что душа у него горела и просила выпить. Друзья Антона отметили, что Валерий пил много, в разговоре участия почти не принимал, но был почему-то очень зол на брата. Попеременно бросал в его адрес злые слова и фразы, даже что-то похожее на угрозы. Кричал, что он давно уже не маленький, все хорошо понимает, и вообще хватит некоторым его воспитывать. Антон пытался его успокоить, но тот не поддавался на уговоры, а наоборот сильнее распалялся, утверждая, что он еще покажет всем, кто – плох, а кто – хорош, кто – прав, а кто – виноват. Друзья Антона сказали, что Валерий внезапно ушел где-то в начале второго ночи. Они после его ухода еще немного посидели, но, увидев, что Антон разнервничался из-за брата, решили, что пора уходить. Ушли они минут через десять после Валерия. Больше той ночью ни Валерия, ни Антона не видели, а о случившейся трагедии узнали из «третьих уст» на следующий день.

Я была приятно удивлена той тщательности и кропотливости, с которой Игорь установил весь день жизни Вальева Валерия, предшествовавший его самоубийству, той добросовестности, с которой он оформил переданные мне тут же протоколы допроса свидетелей, той дисциплинированности, благодаря которой он собрал все официальные характеристики на Вальева. Надо оговориться, что эти характеристики были более положительные, нежели отрицательные, но о том, как у нас пишутся характеристики, я была осведомлена хорошо, а, учитывая смерть Вальева, понятно, что авторы характеристик исходили из вечного постулата: «о мертвом либо хорошо, либо ничего».

Осознавая титанический труд Игоря, я не знала, как его благодарить, о чем не преминула ему сообщить. Игорь был доволен и по-детски радовался, что сумел угодить мне. Просил не жалеть его и продолжать нагружать работой. Я пообещала, что всенепременно так и буду делать, но сейчас он заслужил достойный отдых. Игорь ушел осчастливленный моей улыбкой, а я углубилась в размышления.

Срочно, срочно надо вызывать на повторный допрос соседа Ковалева. В свете рассказанного Игорем, этот сосед вызывал во мне все больший интерес. Необходимо было прояснить его роль во всей этой многоугольной ситуации. Я тут же выписала на имя Ковалева повестку.

Мне вспомнились мои недавние мысли об отношениях братьев Вальевых. Да, видимо, я была права, и Антон безмерно опекал брата, не взирая на то, что тот хоть и младший брат, но уже выросший, которому эта опека с каждым годом становилась все более в тягость. Потому то он и злился в тот день на Антона, вымещал на нем злобу и за свою неудавшуюся семейную жизнь, и за излишнюю, на его взгляд – ненужную, заботу о нем брата. По какой-то странной закономерности, все свои негативные эмоции мы выплескиваем на близких нам людей…

Внезапно дверь моего кабинета открылась и на пороге я узрела своего шефа. Он, не поздоровавшись (видимо, полагал, что утром мы уже виделись, чему я внутренне усмехнулась), начал говорить о насущном:

– Анна Павловна, я только что был в горотделе. От Астахова узнал, что он завтра в область едет, поэтому позволил себе смелость «забить» для Вас одно место в его машине. – Шеф продолжил без запинки, предупреждая мой вопрос. – Вам ведь давно надо к экспертам наведаться, а я неизвестно, когда смогу Вам нашу машину предоставить. Сами видите, сколько я последние дни вынужден разъезжать и по городу и по району с этими… проверками, – он, видимо, хотел весьма нелестно высказаться по поводу проводимых проверок, но воспитание не позволило ему воспользоваться бранью, поэтому он ограничился небольшим, но многозначительным молчанием, после которого продолжил в прежнем духе. – Такая удачная оказия, может, съездите?.. Заодно и мои бумаги в область доставите…

Ах, вот в чем дело! Я все поняла. Хитрость шефа была шита белыми нитками. Он, явно, не хотел лично показываться на глаза вышестоящему начальству с бумагами, в которых, видимо, не все гладко, поэтому решил воспользоваться подвернувшейся возможностью и отправить меня, человека, который не имеет к передаваемым документам никакого отношения, а соответственно и спрос с меня будет маленький, а точнее – никакого спроса. Шеф, конечно, понимал, что такая отсрочка во временном отношении весьма условна и, рано или поздно, ответ держать придется, однако согласно чиновничьей мудрости, перефразированной из народной: «лучше позже, чем… раньше».

Я решила успокоить шефа и дала согласие на поездку. Тем более что мне давно надо было к экспертам, так как сроки по некоторым делам уж очень сильно поджимали. Вопросов накопилось много, их надо было решать, а шеф все никак не мог дать мне машину. Ездить же междугородним транспортом со служебными бумагами и по служебным делам я зареклась давно. Однажды, на третьем году моей работы в прокуратуре, во время одной из таких поездок, в автобусе ко мне пристал очень не трезвый мужичок (ко мне тогда закралось подозрение, что он притворяется таковым), который, как мне показалось (а у страха глаза, как известно, велики), пытался вырвать из моих рук сумку, а в ней лежало уголовное дело, которое я должна была доставить экспертам, проводившим психиатрическое обследование одного из моих обвиняемых. Мужичок, явно, не умышленно хватался за мою сумку, но меня тогда охватил такой панический страх, страх потери дела, угрозы ответственности и, как следствие, краха карьеры, о которой я мечтала всю свою сознательную жизнь (так мне тогда казалось), что я не смогла трезво рассудить, насколько действия пьянчужки нацелены против меня как следователя или как женщины. У меня даже не возникло вопроса, откуда этот незнакомый мне человек мог знать, что перед ним прокурорский работник и, что у этого работника в сумке не женские журналы, а уголовное дело. Тогда меня плотной завесой обволакивал страх, один страх!.. Все, к счастью, закончилось благополучно, когда за меня вступились водители автобуса, увидев в моих глазах неподдельный ужас. Они быстро урезонили моего нетрезвого соседа довольно грубыми, но, как оказалось, действенными словами и пересадили его поближе к себе на переднее место. С тех пор я перестала перевозить деловые бумаги общественным транспортом, а терпеливо ждала, когда шеф соизволит дать мне служебную машину, и не трогалась с места, даже если горели сроки. Пусть меня лучше ругают за волокиту, чем посадят за халатность.