до того низко, что касался их своими кудрями. Она узнала в нем красавца Яхи – Иоанна Зеведеева, трогательно заботившегося о ней в Капернауме и все расспрашивавшего ее о детстве Господа. («В младенчестве он был твой тезка – Яхи-Встахи».)

Затем Яшуа подвели ослицу – что будет ослица, предрекал еще дядя Захар устами тезоименника своего, пророка Захарии. Самому дяде Захару Господь по грехам его запечатал уста. «Ликуй от радости, дщерь Сиона, – говорил тот, настоящий Захария, – се царь твой грядет, кротко восседающий на ослице, праведный и спасающий».

Ослица прянула.

– Не бойся, дщерь Сиона, я царь твой, – сказал Яшуа и с камня сел на нее.

Животное покорно всходило тропинкой, проторенной наискось к подножию стен, это делало подъем не таким крутым. Все равно иному седоку пришлось бы спешиться. Сей же обладал над нею какой-то неизъяснимой властью, что было написано на ее морде. Оська, анималист поневоле, запечатлел несколькими штрихами это выражение радостной покорности.

– Покажи.

Он показал. Мэрим вздохнула. Ужели она ожидала увидеть другое?

У ворот, в самих воротах, позади стены – всюду толпился народ. Голоса соединялись в праздничный гул, который ни на мгновение не смолкал. Полдневное солнце палило. В ожидании обещанных молвою чудес люди утирали рукавом пот, обмахивались пальмовыми ветками. А следом за Яшуа к ним двигалось пополнение – процессия паломников. Они шли со стороны Кедрона и, несмотря на усталость, вливались молодым вином в повытершийся иерусалимский мех. Зрелище было красочное.

Мэрим ждала венчания прямо сейчас. Сбылось, сбылось! Так грубо, просто. Весна. Волхвы с кудесниками. Вот только сменят зимние одежды на демисезонные. Не впервой им венчать Яшеньку на царство, но теперь они прилюдно возложат на него венец и облачат в багряницу. Скорей бы пролетело пять дней, а наутро шестого она будет стоять у трона в отблеске сыновней славы.

Как мать Сына Божьего, она чувствовала на себе взгляды. Поэтому совершенно не удивилась, когда три женщины приблизились к ней, и одна спросила:

– Ты Божья Матерь? А я Мария Магдалина. А это Мария Клёпова и Мария Бетаньягу. Будем держаться вместе.

– Хорошо, – обрадовалась Мэрим, – очень приятно, я о вас много слышала.

– Ты поселишься в доме у Марии, в Бет-Анье. Господь у нее всегда останавливается. Богобратьев с семьями мы разместим по знакомым, кого-то, может, в Виффагии, это рядом.

– Тебе у меня понравится, увидишь, – сказала другая из Марий. – Сегодня у нас будет вечеря, Марфа, моя сестра, уже со вчера варит, парит, жарит. Ее брат (Марии Клёповой в смысле) тоже будет.

– Это которого Господь исцелил, когда уже все доктора отказались?

– Какие доктора! О чем ты говоришь! – на лице Марии Магдалины иудейская гримаса. – Уже вонь стояла, четыре дня уже как умер.

Мария Клёпова молчала: вся в своих мыслях.

13

Толчея и суматоха первого иерусалимского дня сменились глубокой тишиной. Они миновали Овечьи ворота. То там, то сям пальмы, пихты. Напротив, по каменистому склону горы, растут кипарисы, обгоняя семенящую вверх оливковую рощу. На дне оврага – бесшумный поток, по времени года обжигавший своей свежестью. Если омыть в нем ноги, то свежесть передастся всем членам.

– Как хорошо, Господи! – вырвалось у Мэрим.

– Радуйся, древо благосеннолиственное, прохладу спасительную верным подающее, – сказала ей Мария из Вифании. Усердная ученица Господа, хранимая усердием своим от «зноя страстей», она, Мария Бетаньягу, менее других святых жен видела в Мэрим свекровь небесную. Мария же Мигдали и Клёпова Мария, опаленные близостью к Господу, видели в ней как раз то самое.

– Хотелось бы прийти пораньше, убрать себя к их приходу, – сказала Мария Магдалина.

Мэрим участила шаг.

– Нет, как вам понравилось, что у Дома Жалости больше ни души? – заметила она при этом.

– Чают воды живыя.

– А испив ее хоть раз, никакой другой уже в рот не возьмут, – она подумала о Светлане-Самарянке. – Бедная…

– Кто бедный?

Тогда она рассказала про женщину из Наблуса, напоившую Господа из своего ведерка и отведавшую за это его живой воды – чего забыть не может.

– Он нам об этом не рассказывал, – в один голос сказали Мария Магдалина и Мария Клёпова.

Бет-Анья (Хижина Бедняка), откуда была Мария Бетаньягу – то есть Вифания – деревушка, каких много разбросано по холмам к северо-востоку от Иерусалима. На одном холме Вифания, на другом, отделенная от нее новой римской дорогой, Виффагия, на третьем еще какая-то деревушка. И в каждой деревне по своей Марии. Но и по Марфе тоже. Последняя оказалась рослой некрасивой женщиной, из труждающихся вечно по хозяйству. Они нужны, но сестры их нужнее. Яшуа прав.

– Ну, как было? – спросила она, не отворачиваясь от печи – только что посадила праздничный хлеб и теперь поддевала снизу, чтоб не образовалось припека.

– Это наша Марфа.

– А-а, Матерь Божья, добро пожаловать. Ждем не дождемся. Проголодались? Вот бублики, еще горяченькие, с кунжутной корочкой. Когда еще ужинать будем. Они затемно воротятся, я их знаю. С первой звездой, не раньше. А хотите салатик, раз и готово? Свои огурчики. – Марфа говорила «огурчики», «салатик», «супчик», «картошечка с маслицем». «Картавую латынь» (эллинизированных горожан) коробило жвачное подобострастие простых иудеев – то, что для тех нормально.

– Хорошо было, Марфушка, – отвечала Мария сестре. Спаситель въехал на мирном осле, а не на боевом коне. Не судить пришел, а спасать.

– Тáк что вчера ребята все правильно купили?

– Да как тебе сказать? Написано, что должен быть молодой осел, сын подъяремной. А где найдешь такого, чтоб нерабочий был и при этом взрослого человека, мужа в расцвете лет, выдержал. Да еще в гору. А что если б стал и при всех пришлось слазить?

– Это правда, – согласилась с сестрою Марфа. – А как народ, радовался?

– Без меры. Кричали «осанну», «Царя Израилева» и махали пальмовыми ветвями. Даже гои были. Это из-за Лазаря. Спрашивают у Филиппа: «Господине, нам хочется увидеть Иисуса». Филипп передал Андрею, а Андрей Господу. А Господь услышал: «Ну всё, – говорит, – пришел час мне прославиться». Стал молиться и молился, пока гром не грянул и Ангел не явился. Священники в полном ужасе, не знают, что и делать, Каяфа запаниковал: «Если ничего не предпринять, Христос на свою сторону всех сманит». Такие пироги, Марфушка. Им нужна хоть какая-нибудь зацепка. Они и так, и этак: «Скажи, учитель, – подступает один с вопросами, – а если вдова замуж выйдет, кто ей на том свете законным мужем считается, первый или второй…»

– Первый, наверно, – не сдержалась Марфа. – Первого всегда больше любят.

– Это не факт, – заметила Мария Магдалина.

– Знаешь, что Господь ему отвечал? «Тебе ли, сведущему в Законе, и