Доев, она поднялась к себе в номер, переоделась в брюки и накинула плащ. Руки у нее дрожали от возбуждения. Воздух в комнате отягощался густой сладостью лилий. Она в спешке ходила по номеру, огоньки свечей махали взад-вперед, и тени цветов съеживались, подскакивали к потолку, возвращались. Из выдвижного ящика в одном своем дорожном сундуке она взяла большой фонарик. Вышла, закрыв за собой дверь. Свечи продолжали гореть.

Походило на яркий весенний день. Солнце сияло на лавр, высаженный вдоль садовой дорожки, по которой прогуливалась сестра Инес, сжимая молитвенник. Пока она не дошла до фонтана, длинные черные юбки скрывали тот факт, что она была боса. То был такой сад, в чьем воздухе ожидалась бы тяжесть от сладкого запаха жасмина, и хоть птицы здесь не появлялись, можно было вообразить, как они щебечут и шуршат крыльями от нервного восторга в тени кустов. Сестра Инес вытянула одну сияющую стопу и коснулась воды в чаше; небо бело замерцало. Из кустов наблюдал отец Хосе, глаза его сверкали, следя, как две маленькие ноги движутся одна за другой в прозрачной воде. Вдруг сестра Инес расстегнула сутану, которая крепилась на горле крючком с защелкой: ее черные локоны рассыпались по плечам. Вторым отрывистым жестом она расстегнула все свое одеянье донизу (это было примечательно легко), распахнула его и повернулась, являя пухлое юное белое тело. Мгновенье спустя она швырнула свой наряд на мраморную скамью и осталась вполне голой, по-прежнему держа черную книжицу и четки. Глаза отца Хосе распахнулись шире, и взор его обратился к небесам: он молился о силе бороться с соблазном. Фактически слова PIDIENDO EL AMPARO DIVINO[30]возникли печатными буквами на небе и остались там, слегка колеблясь, на несколько секунд. То, что последовало, не стало сюрпризом для Даера, поскольку он не ожидал оказания божественной помощи, да и не вздрогнул, когда мгновенье спустя три другие здоровые молодые монашки появились с такого же количества разных сторон и присоединились к увлеченной паре в фонтане, тем самым превратив pas de deux в ансамблевый номер.

Вслед за этим действие перенеслось к алтарю в церкви поблизости. Ощущая, что лихорадочность этого эпизода предвещала неизбежный конец фильма, Даер толкнул Тами и предложил ему сигарету, которую тот, вскинувшись от сна, машинально взял и позволил себе подкурить. Когда он на самом деле пришел в сознание, изображения резко закончились и экран стал ослепительным квадратом света. Даер заплатил первому толстяку, который стоял в коридоре, по-прежнему зевая, и они спустились.

— Если двум господам надо комната один час… — начал толстяк, окликая их сзади.

Тами что-то ему крикнул по-испански; молодой человек выпустил их на безлюдную улочку, где дул ветер.

* * *

Ступив в маленький бар, Юнис Гуд с разочарованием убедилась, что Хадижи нигде не видно. Она подошла к стойке, посмотрела в упор на девушку за ней и с удовольствием отметила беспокойство, которое в поведении той вызвало ее внезапное появление. Девушка предприняла нелепую попытку улыбнуться и медленно отступила к стене, не сводя пристального взгляда с лица Юнис Гуд. И впрямь, мина богатой иностранной дамы была довольно внушительна: пухлые щеки залиты красным, она отдувалась, а под тяжелыми бровями ее холодные глаза двигались с яростным блеском.

— Где все? — отрывисто потребовала она.

Девушка принялась заикаться по-испански, что она не знает, она, дескать, думала, они там. Затем дернулась к концу стойки и попробовала скользнуть вокруг нее, чтобы добраться до двери, ведшей в комнаты позади. Юнис Гуд толкнула ее палкой.

— Дай мне джин, — сказала она. Неохотно девушка вернулась туда, где были бутылки, и налила. Посетителей не было.

Она опустошила стакан одним глотком и, оставив девушку в смятении таращиться ей в спину, прошла за бисерный занавес, ощупывая перед собой кончиком палки, потому что в коридоре было темно.

— Мадам! — громко крикнула девушка у нее за спиной. — Мадам!

Справа открылась дверь. Мадам Папаконстанте в вышитом китайском кимоно ступила в коридор. Завидев Юнис Гуд, она невольно вздрогнула. Приходя в себя, слабо улыбнулась и двинулась ей навстречу, издавая череду обильных приветствий, которые, пока она их произносила, не помешали гостье заметить, что хозяйка не только заступает ей дальнейший путь по коридору, но, вообще-то, твердо выталкивает ее обратно к бару. И, уже стоя в баре, она продолжала говорить:

— Ну и погода! Ну и дождь! Я в ужин как раз попала. Вся одежда насквозь. — Она оглядела собственный наряд. — Пришлось переодеться. Мое платье сохнет перед обогревателем. Мария мне его погладит. Пойдемте выпьем со мной. Я вас сегодня вечером не ожидала. C’est un plaisir inattendu.[31]Ах да, мадам. — Она яростно нахмурилась девушке. — Садитесь здесь, — сказала мадам Папаконстанте, — и я вас сама обслужу. Так, что мы сегодня возьмем?

Убедившись, что Юнис наконец уселась за столик, она вздохнула с облегчением и нервно потерла огромные дряблые руки, так что звякнули, стукаясь, браслеты.

Юнис наблюдала за ее замешательством с мрачным наслаждением.

— Послушайте, как льет, — сказала мадам Папаконстанте, наклоняя голову к улице. Юнис по-прежнему не отвечала. «Дура, — думала она. — Бедная старая клятая дура».

— А вы что будете? — неожиданно спросила она с такой свирепостью, что мадам Папаконстанте в ужасе заглянула ей в глаза, усомнившись, не сказала ли та что-либо другое.

— О, я! — рассмеялась она. — Я буду махакито, как обычно.

— Сядьте, — сказала Юнис.

Девушка принесла выпивку, и мадам Папаконстанте, бросив краткий встревоженный взгляд на улицу, опустилась на стул напротив Юнис Гуд.

Обе выпили по две порции, пока невнятно беседовали о погоде. В двери вполз нищий — он перемещался, приподнимаясь на руках, — прислонился к стене и красноречивыми жестами показал на нижние конечности без стоп, изогнутые, как пеньки мангровых корней. Он весь вымок под дождем.

— Заставьте его уйти! — воскликнула Юнис. — Терпеть не могу смотреть на искалеченных людей. Дайте ему что-нибудь и избавьтесь от него. Ненавижу глядеть на страдания.

Поскольку мадам Папаконстанте не шевельнулась, она порылась в сумочке и швырнула человеку купюру, а тот рептильным движением двинул тело вперед и поймал ее. Она отлично знала, что нищим настолько крупные суммы не подают, но бар «Люцифер» был таким местом, где ощущение той власти, что ей давали деньги, усиливалось до того, что избавляться от них становилось актом непреодолимого сладострастия. Мадам Папаконстанте внутренне содрогнулась, видя, как рука-коготь схватила стоимость десяти выпивок. Смутно она признала в жесте Юнис враждебность к себе; она окинула презрительным взглядом странную женщину, развалившуюся напротив, думая, что Господь совершил ошибку, позволив иметь столько денег такой вот личности.