В то же время она спрашивала себя, что же такого в этом по сути незнакомом ей человеке, что заставляет ее молиться за него. Ведь даже за себя она никогда не молилась. Должно быть, решила она, на нее подействовало все то, что она узнала о нем от майора Спренгера.

Единственным источником света в комнате был желтый мерцающий язычок пламени, героически продолжавший гореть внутри закопченного стекла лампы, а единственным звуком – свистящее, неровное дыхание Хэпа Уокера. Она плотно сомкнула сухие, нестерпимо зудящие веки, затем, открыв глаза, наклонилась вперед и коснулась его лба. Трудно было ожидать чего-то иного: жар у него по-прежнему не спадал.

Пережить весь этот день ей помогло нервное возбуждение, а сейчас в ней что-то надломилось, и она ощущала это и морально, и физически. У нее болело все тело, до последней косточки, и ей трудно было заставить себя о чем-то думать. Она понимала, что надо бы позвать мистера Нэша с тем, чтобы он сменил ее, а самой возвращаться в дом Спренгеров, но сама мысль о сне в мягкой постели казалась ей невыносимой.

В ее воображении возник улыбающийся, нарядный Итан. Они стояли в гостиной дома его преподобия Хелтона в Остине. Итан держал ее холодную руку в своей горячей и говорил священнику, что они хотели бы пожениться. Она хорошо помнила этот день, в самых мельчайших подробностях; ей запомнилось даже, во что они были одеты: он – в узорчатый жилет и темно-синий саржевый костюм, купленный им специально для этого события, она – в платье из васильково-голубого шелка с плотно облегающим лифом и плиссированной юбкой. Платье она сшила сама по выкройке, заказанной по почте. Перед венчанием Итан сделал ей галантный комплимент, сказав, что ее наряд прекрасно сочетается с цветом ее глаз.

– Почему, Итан, почему? – прерывисто шептала она. – Почему это должно было случиться именно с тобой, с нами обоими?

Энни почувствовала, как к горлу подступают рыдания, готовые выплеснуться наружу. Не в силах больше сдерживаться, она наклонилась вперед и, положив на кровать руки и опустив на них голову, дала волю слезам. Она рыдала так горько, так безудержно, что под Хэпом Уокером трясся матрас, и не смогла остановиться, пока полностью не выплакалась.

– Во… – Рука Уокера поднялась и тут же бессильно опустилась, губы его шевелились, пытаясь выговорить слово.

– Во… воды, – прохрипел он.

Чувствуя себя крайне неловко, Энни выпрямилась и вытерла со щек слезы. Но глаза его были закрыты. Он по-прежнему не приходил в себя, просто ему нестерпимо хотелось пить. Трясущимися руками она налила в чашку воды и снова погрузила в нее салфетку. Когда она оттянула ему губу, чтобы вылить в рот выжатую из салфетки жидкость, она почувствовала прикосновение его руки.

– Пить…

Он начал беспокойно двигаться, пытаясь привстать, затем снова упал на подушку. Его пальцы сжали ей запястье и потянули ее руку ко рту. Она встала со стула и, наклонившись над ним и продев под плечи другую руку, попыталась его приподнять. Его нельзя было назвать крупным мужчиной, но она была слишком обессиленной. В конце концов, упираясь для устойчивости коленом в кровать и поддерживая его плечом, она все же смогла удержать его в полусидячем положении. Затем, освободив одну руку, она протянула ее за стоящей сзади чашкой.

– Только пейте маленькими глотками, – предостерегла его она. – Понемногу за раз.

Прильнув к чашке губами, он сделал несколько жадных глотков.

– Спасибо, – прошептал он, по-прежнему не открывая глаз.

Она осторожно опустила его на матрас, отошла от кровати, чтобы поставить чашку на стол, и, возвратившись, с надеждой приложила к его лбу руку. Но жар, как ей показалось, не уменьшился.

– Вам больно? Хотите, я приглашу мистера Нэша?

– Нет, – произнес он так тихо, что она решила, ей это послышалось, но он прошептал еще раз: – Нет.

Несмотря на усталость, она решила еще раз вымыть ему лицо и шею. Выкручивая над тазом кусок ткани, она ощущала боль в спине и плечах. «Вот только управлюсь, – сказала она себе, – и пойду». Большего она не в силах была вынести. В таком состоянии ей уже ничего сниться не будет.

Она с трудом провела мокрой тканью по его лбу, щекам, подбородку, затем перешла к ушам и спустилась к ямке на шее. И тут почувствовала, что силы ее покидают.

Но она не стала уходить, а в изнеможении опустилась на стул и так и сидела, опустив руки на колени. Потом, когда она заставила себя наклониться к Уокеру, чтобы пощупать его лоб, ее голова упала на край матраса. Через несколько минут, как только пройдет слабость, она встанет и пойдет к Спренгерам – только и успела она подумать.

Когда майор и капрал вошли в шесть утра в лазарет, они нашли Энни спящей – голова ее покоилась на плече Хэпа Уокера, а его пальцы лежали на ее светлых волосах.

Коснувшись лба Уокера, Спренгер воскликнул:

– Ну и ну, будь я проклят!

– Что-то не так? – спросил Нэш.

– Он потеет. У него насквозь промокла рубашка. Как только придет Уолш, капитана надо будет переодеть.

Санитар прекрасно знал, что это означает. Его лицо расплылось в широкой улыбке:

– Вы сделали невозможное, сэр, просто невозможное.

Спренгер взглянул на Энни Брайс, которая, нехотя оторвавшись от постели, села, откинувшись на спинку стула. Он заметил все – и усталость на ее лице, и пустую чашку, и кусок ткани в тазу.

– Если и так, солдат, то сделал это не я один.

Для Энни становилось все более очевидным, что подполковник Дейвидсон, комендант форта, избегает ее. После двух дней безуспешных попыток добиться с ним встречи она решила отправиться к нему без приглашения и ждать до тех пор, пока он ее не примет. Как бы он к этому ни отнесся, она все равно подаст ему официальное заявление о находящейся в неволе дочери с просьбой помочь ей возвратить девочку.

Прошел уже час, как она сидела, сложив на коленях руки, на стуле с прямой спинкой, надеясь, что подполковник не просто вежливо выслушает ее, ничего толком не обещая, а сделает для нее что-то реальное. Время от времени она замечала, поднимая глаза, что на нее украдкой посматривает адъютант. Их взгляды встречались, и он поспешно отворачивался, возвращаясь к бумагам на столе. У нее было впечатление, что он не горит желанием разговаривать с ней.

– Вы вполне уверены, что он знает о моем приходе? – спросила она в конце концов.

– Да, мэм.

О Черном Джеке Дейвидсоне, как называли коменданта, ей было известно немногое – пожалуй, только то, что он служил на Фронтире[5]еще до Гражданской войны и что он слывет жестким и неприятным человеком. Но она считала, что, поскольку его работа заключалась в защите населения от индейцев, он, конечно же, должен будет ей помочь. И, слава богу, он знал, через что ей пришлось пройти, так что она будет избавлена от необходимости много рассказывать о годах, проведенных в неволе. Кроме того, судьба Сюзанны просто не может оставить его равнодушным.