— Видели, как поливают?

Гулько дисциплинированно кивнул, он поглядывал на дверь иподбирал повод, чтобы смыться из кабинета грозного шефа. Как многие крупные исильные люди, он всячески избегал ссор, зато Тимур сказал с самым независимымвидом:

— А ты только теперь заметил? Прости, в тебе говоритнедостаточная, прости еще раз, некомпетентность.

— Недостаточная некомпетентность? — переспросил я.

— Компетентность недостаточная, — поправился оннеохотно. — Уже были проверки, и выяснили очень интересные особенности.

— Какие?

Тимур широко и довольно заулыбался, не часто бывает возможностьпотыкать шефа мордой об стол, да еще при сотрудниках.

— Когда, — сказал он нравоучительно, — нафоруме обсуждают какого-нибудь нашего певца, занявшего первое место навсемирном конкурсе, или писателя, чьи тиражи зашкаливают, в их адрес летитстолько говна, что все самосвалы страны не вывезут. Железную дорогу надоподключать! А рядом обсуждают творчество какого-то серенького автора, там однипохвалы, его величают гением!

Я буркнул:

— Подумаешь, все знают, что их постят одни и те желичности, меняя ники. С динамическими адресами это просто.

— Но сперва это были догадки, — уточнилТимур, — потом уверенность, а вот когда собрались с силами и, подключиввластные структуры, проверили, тут и выяснили, что в политике на такой ниветрудятся в поте лица активисты соперничающей партии, а вот в искусстве…

Он засмеялся, оборвав себя. Гулько прогудел недовольно:

— Тимур, чего ржешь?

Тимур ответил со смешком:

— В искусстве, как обнаружили с некоторым удивлением,стараются как раз обойденные на прямой к финишу! Сами литераторы. А еще тенемногие собутыльники, что за друга Васю кого угодно обосрут. Но это было быеще ничего, обычная борьба, не это обеспокоило власти. Для правительства чтоодин певец, что другой — без разницы. Пусть даже никто не победит ни на какомконкурсе, цена на нефть не упадет и ВВП не дрогнет. Но то, что молодые ребята,еще не умеющие отличать правую ногу от левой, так бездумно вливаются в стадо иломятся под рукой манипуляторов в указанном направлении… гм…

Я сказал хмуро:

— Для этого надо им только говорить: вот теперь вы —личности! Вот теперь вы не стадо!..

— Да, — согласился Тимур, — молодымиуправлять легко. Неужели я такой старик? Молодежи надо почаще про их отличие отдругих, и вот они уже все, как доски в заборе. Странно, я всегда надеялся, чтов инете человек свободен. Сидит себе в своем Мухосранске в одних трусах илидаже без них перед компом, никто не видит, берет любой ник и пишет, как самсчитает правильным и что считает нужным… Но, увы, даже такими оказалось так желегко манипулировать, как если бы они стояли на площади и слушали Цицерона.

— Еще легче, — сказал я невесело. — На митингеще нужно народ собрать! А тут забрасываешь сеть сразу по всему миру ивылавливаешь не совсем умных, но которые страстно хотят казаться умными,оригинальными, лихими. Потому инет и зовут сетью или паутиной. Черт, как онидостали… Или это все-таки соперники стараются?

— Они задают тон, — сказал Тимур. — Остальное— подгавкатели.

Алёна убежала первой за пять минут до конца рабочего дня,остальные разбрелись кто когда. Дольше всех проторчали Тимур и Роман, обоимхотелось успеть закончить сегодня что-то совсем уж надоевшее, а завтра взятьсяза новое.

Я ушел последним, прежние дома, которые видел днем, исчезли,вместо них нечто незнакомое, подсвеченное снизу и потому чуточку марсианское.Проезжая часть улица залита двумя потоками огней: в мою сторону приближаетсяоранжевый поток раскаленного золота, а рядом, отделенная только белымпунктиром, течет в другую сторону красная с багровым тяжелая река застывающегометалла.

На пешеходной части улицы прежние люди то ли вымерли, то лиих перебили, а вместо них город заполнили существа иной расы: никуда не бегут,одеты иначе, смеются громче, с любопытством смотрят по сторонам…

— Эй, парень! У тебя пенис есть?

Звонкий девичий голосок, вроде бы уже слышал такой, япоспешно обернулся. Молоденькая девчонка, почти подросток, а смотрит на менянахально и весело.

— Есть, — ответил я несколько уязвленно, как моглиподумать, что я беспенисный.

— Покажи!

— Еще чего, — ответил я с достоинством. — Низа что!

— Почему? — спросила она с интересом.

— Я скромный, — объяснил я. — И застенчивый.Вот такой я.

— Странно, — удивилась она. — Всегда думала,что показать пенис проще, чем вагину.

— Это кому как, — ответил я.

Она сказала язвительно:

— Так чего же ты кричал тогда, чтобы я показала вам?

— То не я кричал, — объяснил я. — Это Тимур,мой приятель.

— Это тот маленький и юркий?

— Ага.

Она нахмурила лоб, припоминая, покачала головой:

— Он противный. И мне сразу не понравился. А тебе быпоказала.

— Ну, спасибо…

— Хочешь, покажу?

— Нет-нет, — сказал я поспешно, — не надо.

— Почему? — удивилась она. — У меня тамклассно! Даже татуху отпадную забабахала!.. И губы бантиком, конечно.

— Не интересуюсь, — заявил я твердо.

Она спросила озадаченно:

— Ты… асексуал?

— Трансчеловек, — ответил я гордо.

— Транс… чего?

— Да ладно тебе, — сказал я. — Знаю, чтоподумала. Если транс, то трансвестит или трансбистер. А я трансчеловек, атрансчеловек — звучит…

— Гордо?

— Просто звучит, — сказал я. — А человек —это говно такое промежуточное. Вообще-то не говно, но если может перейти втрансчеловеки, но не переходит, то говно.

— Ух ты, — восхитилась она. — Значит, вы дажелучше, чем люди? Что-то вроде панков? Или готы? Может, эмо?

— Нет, — сказал я терпеливо, — это совсемдругое. Панки — это обезьяны, только крашеные. А трансчеловеки… да ты непоймешь, ты же блондинка!

Она сказала обидчиво, но с достоинством:

— Да, причем натуральная, не крашеная!.. И что? Дура?..Ладно, колись, что это за направление? Или это у вас секта?

— Да, — ответил я. — Секта. Как были сектойхристиане. Только в отличие от христианства трансгуманизм охватывает весь мир.У нас уже во всех странах есть секции! В развитых. В неразвитых только панки ивсякие там байкеры, свингеры, эмо, сексуалы и тусовочники. И еще всякие-разные,я их не знаю и не интересуюсь.