Повисло тяжелое молчание. Хрущев уставился в одну точку и мучительно о чем-то размышлял.

– Если ты такой умный, что же мне прикажешь делать? Сдаться и уйти?!

– Нет. Уйти сейчас – это трусость и предательство партии, предательство страны. Теперь, после всех последних событий, вы уже просто так уйти не можете. – Я пожал плечами. – Да и потом: ситуация тяжелая, но вовсе не критичная и не такая безнадежная. Кое-где можно откатить назад, в остальном грамотно скорректировать внутреннюю и внешнюю политику. Главное – в этот сложный период «корректировки» не дать партийной элите устроить новый заговор. А для этого первым делом следует отменить запрет на разработку первых секретарей райкомов и обкомов КГБ.

– Хорошо, я отменил запрет, – внешне покладисто согласился Хрущев, но лицо его еще больше налилось кровью. – А за ними кто следить будет? За самими комитетчиками?!

Традиционная проблема – кто контролирует контролера? В западных странах зарваться спецслужбам не дает институт свободной прессы, независимый суд и сам народ, который политически активен. Он может снять на выборах любую власть за косяки силовиков, примеров тому в современной истории масса. Например, импичмент Никсона, чьи спецслужбы перед выборами «зарядили» прослушку к конкурентам-демократам.

Но в СССР 1964-го нет абсолютно никаких гарантий, что КГБ с расширенными полномочиями не превратится в ежовское НКВД образца 1937 года. Все прежние традиции еще живы. Вместе с их носителями. А в народе уже есть тоска по «сильной руке», которая наведет порядок в стране. И это действительно проблема, возразить мне на это нечего.

После смерти Сталина жесткий партийный контроль над чекистами был средством не допустить новые массовые репрессии, и прежде всего в отношении себя, любимых, – в отношении правящей номенклатуры. Именно КГБ подвергся наибольшему контролю и вмешательству со стороны КПСС, все сотрудники КГБ были либо коммунистами, либо комсомольцами. Но при этом КГБ не перестал быть органом политического сыска и борьбы с инакомыслием. Так что да, контроль над КГБ – краеугольный камень в основании власти в СССР.

– Никита Сергеевич, но ведь Сталин же с ними как-то справлялся? – произношу я после долгой паузы.

– Ну… у Сталина была своя личная спецслужба, – задумчиво себе под нос пробормотал Хрущев. Цвет его лица уже вернулся в норму, похоже, «буря» миновала. – Называлась Особая служба при ЦК ВКП(б)… Где-то в сейфе даже были документы про нее, которые мы с Маленковым изъяли у Берии после его ареста.

Хрущев полностью погрузился в свои мысли, и дальше мы уже в тишине шли к дому по дорожкам парка. И на шута в вышиванке он сейчас походил меньше всего. Лишь у самого входа Никита Сергеевич обернулся ко мне, внимательно посмотрел в глаза.

– Хороший ты парень, Русин! Правильный. Другой бы о себе в первую очередь подумал, а ты уже второй раз меня спасаешь, ничего не требуя взамен. Знаешь что? Теперь я сам о тебе позабочусь! И ты об этом не пожалеешь.

Я еще раз пожал плечами. Как там у Грибоедова? «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Нет, не о Хрущеве я забочусь, о стране. Просто сейчас сближение с ним – это единственно правильный путь. Вон и СЛОВО помалкивает…

Заходим в дом, в коридоре нас перехватывает невысокий мужчина в белом халате:

– Никита Сергеевич, давление бы перед выездом померить!

– Отстань, нормально у меня все с давлением. Будут жалобы – скажу.

Хрущев тянет меня за рукав дальше, и мы входим в его рабочий кабинет. Он простой, без изысков, никогда и не скажешь, что здесь работает первое лицо страны. Кабинет какой-то казенный и безликий. Даже обязательных портретов Ленина с Марксом нет.

Тем временем Хрущев выдвигает ящик стола, среди множества бархатных коробочек выбирает одну. Открывает – в ней орден Боевого Красного Знамени. Торжественно подходит ко мне:

– Алексей! Эту награду ты заслужил, как никто, – спас страну от переворота. Будь моя воля, ты бы и Героя Советского Союза получил. Но… нет там в перечне заслуг «предотвращения переворота», не поймут люди. Хотя… и у этого ордена тоже нет. Поэтому награждаю тебя за проявление доблести, смелости и находчивости. Носи эту высокую награду с честью!

Сам прикалывает орден на мою грудь, обнимает меня и долго трясет мою руку. Я стою растерянный. Это по-настоящему неожиданно для меня. Зато Хрущев прямо светится от удовольствия.

– Бумаги потом пришлю, а сейчас пойдем, проводишь меня до машины, я и так уже опаздываю в Кремль.

Во дворе мы тепло прощаемся, Хрущев усаживается в «ЗИЛ», офицер охраны захлопывает за ним дверцу. Кортеж из нескольких машин плавно выруливает со двора в распахнутые ворота особняка и, набирая скорость, скрывается вдали. Я долго стою у ворот, глядя им вслед.

Первый секретарь ЦК КПСС поехал творить историю. А БТР… он остался на своем посту, ему не угнаться за машинами с форсированным движком.

– Видел, сколько сегодня охраны? – со спины незаметно подошел Литвинов.

– Тебя Мезенцев надолго прикрепил к Хрущеву?

– Нет, всего лишь временно прикомандировал для спецпоручений. Сейчас отвезу тебя и сразу поеду в Комитет.

Ну да… кому еще Мезенцеву доверять, как не проверенному лейтенанту. Хотя… какой он проверенный – всего несколько дней у генерала… Но зато уже кровью повязанный. Как и я сам.

Поднимаясь по ступеням общежития, я уже прикидываю в голове планы на вечер. Так… сейчас пойду переоденусь, уберу подальше орден – не нужно пока его светить, потом нужно будет позвонить Леве на работу и смотаться в приемную комиссию к Димону. Ну и к Вике по пути забежать. Раз я один сегодня такой свободный, то придется мне взять на себя все хлопоты по покупке еды. И Мезенцеву позвонить – предупредить, что до завтрашнего вечера сваливаю из города, и сообщить, где меня искать в случае чего.

Но в холле на меня налетает торнадо по имени Оля, и все мои планы мигом летят к псу под хвост. Пылесос одета необычно. Впервые вижу девушку – вообще девушку, а не Быкову конкретно – в мужских брюках. Плюс зеленая куртка, косынка… Слегка теряю дар речи.

– Ты почему не был на инструктаже?

– Каком еще инструктаже, Оль?

– Русин, объявления в холле вообще, что ли, не читаешь?! Мы же сегодня всей группой в поход идем, в Бородино. Забыл?

Я на минуту зависаю, а потом начинаю хохотать. Из глаз брызжут слезы.

– Поход? Бородино?!

Со стороны, наверное, мой смех выглядит несколько странно и даже истерично, но я ничего не могу с собой поделать. Заговор, стрельба, танки на улицах – только похода мне сейчас для полного счастья и не хватает! «Изгиб гитары желтой ты обнимешь нежно». Ольга хмурится: