— Ты шутишь!

— Еще я хочу научиться хорошо кататься на лыжах. Спуститься на плоту по Колорадо-Ривер. Мне бы хотелось…

— Индира, ну будь же разумной! Я понимаю, что после работы у Эйлин ты рвешься к свободе, но ты вовсе не атлет. Скорее всего ты просто погибнешь в первый же день — кроме хождения на лыжах, конечно. Неужто нет более безопасных вещей, которыми бы ты хотела заняться? Ты могла бы сделать вторую карьеру, не занимаясь опасными делами.

— Может быть, буду писать статьи о моих приключениях.

— А ты когда-нибудь писала что-нибудь? Что-нибудь вообще?

— Письмо в «Роллинг Стоун», когда убили Джона Леннона.

— Они его напечатали?

— Нет.

— Они не напечатали и мое тоже, дорогая, — сказала продавщица, вручая Эрику его пакет.

Когда они шли вдоль Пятьдесят девятой улицы, Эрик продолжал настаивать:

— Но ты должна серьезно подумать о своем будущем. Разве ты никогда не строила планов на свою остальную жизнь? На те дни, что настанут после того, как появятся морщинки, после того, как «чемпион повесит на гвоздь свои перчатки»? Есть такое выражение, да? — произнес он с гордостью, как всегда, когда находил возможность продемонстрировать новый американизм. — И разве ты никогда не строила никаких фантазий на будущее? Какой ты видишь себя через двадцать лет? Какие твои самые потаенные мечты на этот счет?

Он остановился перед витриной магазина с телевизорами. Через его плечо она могла видеть очередную порцию дневных несчастий сразу на двенадцати каналах.

— Жизнь полна ошибок, Эрик. Я не могу загадывать так далеко вперед. Я принимаю каждый день, когда он наступает.

Он взял ее руки в свои.

— Но ты должна планировать.

— Зачем? Каждый день — это сюрприз. Всегда происходит что-то интересное. Ты слишком прямолинеен, Эрик. Ты должен довериться своему кисмету, своей карме. Я же не планировала встретить тебя?

— Дорогая, ты неисправима. Вот почему я обожаю тебя. — И он стал страстно целовать ее прямо на Пятьдесят девятой улице, прямо перед грубыми покупателями и ворчащими женщинами с сумками. В какой-то момент она подумала, что, может быть, это самая подходящая минута, чтобы рассказать ему все, но что-то удержало ее. Ее интуиция снова говорила ей — пока не надо.

Однажды утром позвонила Эйлин, коротко сказала:

— Надеюсь, что скоро ты будешь готова приступить к работе. Твой загар уже сошел?

— Нет, — призналась Карен, — еще не совсем.

— Не совсем? Что это значит? Сошел или не сошел? В каком ты состоянии?

Карен взглянула на свои длинные пальцы: загар на них выделялся очень заметно на фоне белой телефонной трубки. Контраст был такой очевидный, как если бы коричневые виноградные лозы спускались по освещенной солнцем стене.

— Он еще не сошел, Эйлин… я все еще встречаюсь с Эриком и…

— Ты встречаешься с ним, Карен, или Индира встречается с ним?

— Индира.

В трубке настало молчание, затем она услышала, как что-то щелкнуло. Удивленная, она выжидала.

— Слышала? — спросила Эйлин. Ее голос поднялся на пол-октавы. — Это я откупорила свой флакон с валиумом.[14] Я это сделала в первый раз за последние три месяца. — Она гневно фыркнула. — Карен, каждый день, что ты не работаешь, ты теряешь деньги. Большие деньги. Кроме того, мы теряем большие деньги. Ты зацепила крохотную удачу вне моего агентства, дорогая, а теперь топчешь свою карьеру. Это неразумное поведение, Карен.

— Но я же говорю тебе, что влюблена.

— Это не дает тебе повода вести себя, как Мата Хари. Почему ты не хочешь встретиться с моим доктором? Уверена, что он может помочь тебе.

— Я не больна. Эйлин. Я влюблена.

— Неважно. Прими мой совет, дорогая, скажи ему правду. Скажи сегодня. Чем дольше ты выжидаешь, тем труднее будет вам обоим. А если ты будешь по-прежнему прятать голову в песок, вообще окажется слишком поздно, и раньше, чем ты поймешь это.

Эйлин продолжала настаивать, всячески понуждая Карен собраться с духом, и Карен наконец решила: когда он скажет, что любит меня, пообещала она себе, в тот же самый момент я расскажу ему, что я Карен Ист.

Жанни, Клэр и Хелен — все они согласились, когда она обсудила свою проблему с ними, что дело лишь за тем, чтобы создать подходящую романтическую обстановку, и тогда, конечно, нужные слова сами сорвутся с уст Эрика.

Однажды днем они плыли со Стэйтен-Айленд-Ферри так, чтобы Эрик мог увидеть линию горизонта на Аппер-Бэй.[15] Они стояли возле поручней, он обнимал ее сзади и прижимал к себе. Ветер развевал густые белокурые волосы золотыми прядями, и она снова подумала, как похож он на викинга-воителя. Он указал на колоссальные двойные башни Всемирного Торгового Центра, вздымающиеся в небо над всеми остальными зданиями, и пробормотал что-то вроде «башни Или-ум». Она спросила его, не является ли этот Или-ум большим универсальным магазином в Копенгагене? Эрик бурно захохотал и прижал ее к себе так, что она вскрикнула. Потом он стал целовать ее глаза, волосы, губы, пока она не ослабела так, что наверняка выпала бы за борт, если бы он не держал ее так крепко, и, прежде чем сообразила, что делает, она пригласила его на ужин.

Она знала, что если снова окажется в его объятиях, то умрет.

— Пойдем ко мне, — сказал он настойчиво, — или ты все еще думаешь, что мы знаем друг друга недостаточно, чтобы снова навестить мою темную комнату? спросил он ее, должно быть, в пятнадцатый раз. Он прижал Карен к перилам и стал покрывать поцелуями ее шею. Она почувствовала обжигающее тепло его тела, и у нее все заныло в томлении ожидания.

— Нет, Эрик, — сказала она в пятнадцатый раз, — не теперь.

Темная комната была слишком опасным местом. Если там не было непроявленных пленок, он в любой момент мог включить свет.

— Завтра вечером мы пойдем ужинать ко мне, — неожиданно у нее пересохло горло. — Я… я снимаю квартиру у моей приятельницы Карен Ист. Карен уехала в кругосветный круиз, — добавила она, когда паром резко качнуло. Она дала ему адрес и сказала строго:

— Пересдача квартиры строго запрещается в этом доме, поэтому обещай мне, что спросишь Карен Ист у привратника, иначе у меня будут большие неприятности.

— Все, что угодно, — сказал он, покусывая ее ухо. — Все, что угодно, Карен Ист, — повторил он. Потом его губы накрыли ее рот и дали еще одно обещание.

Весь следующий день Карен металась в приготовлениях. Она ходила в магазин за продуктами, покупала вина и все тащила домой сама, в нетерпении не полагаясь на посыльных. Она также сходила в магазин принадлежностей для дома, сняв размеры окон своей спальни и заказав светонепроницаемые и легкозадергиваемые шторы, которые ей тут же и нарезали. Затем она напомнила себе, что надо сменить лампочки в люстре над потолком, так как по крайней мере одна из них перегорела. Затем она очистила овощи, вымыла салат и зелень, завернула их в полотенце и сунула в холодильник, чтобы они стали хрустящими. Потом повесила свои новые шторы, но решив, что все же сбоку может проникать свет, даже когда они опущены, стала искать свой скрепкосшиватель. Но тут вспомнила, что не спрятала все приметы присутствия Карен, которые могли бы вывести на Индиру. С почтой все было в порядке — вполне логично, что она могла собирать почту для Карен, — но надо было убрать все фотографии Карен, всю ее косметику для блондинки, старые номера «Вог» и ультрафиолетовую лампу!