К слову, в Непале и Индии многие из тех, кого мне довелось учить, легко проявляют свои эмоции. Они добры, щедры и расслабленны. Тем не менее я заметил, что некоторым моим ученикам из этих стран тяжело на чём-либо сосредоточивать внимание. Они не особо беспокоятся по поводу времени и порой необязательны, когда дело касается встреч или выхода на работу. Поэтому, давая учения в отдельных азиатских странах, я, как правило, делаю акцент на важности ясности и сосредоточенности, на развитии умения концентрироваться и фокусировать внимание.

Я только начинал учить на Западе и думал, что у тамошних студентов похожие проблемы. Во время первых поездок в западные страны бо́льшую часть учений я давал на тему ясности. В первый день я замечал, что присутствовавшие были сосредоточены и внимательно меня слушали. На следующий день они приходили снова, и казалось, будто люди отключились. Да, они действительно старались применять всё то, чему я их учил, чтобы успокоиться и расслабиться, но по их позе и вялому выражению лица, закрытым глазам или опустошённому взгляду я мог сказать, что они всего лишь пытаются игнорировать и подавлять эмоции – всячески их избегать.

Я задумался: «Здесь что-то не так». У меня ушло немало времени на то, чтобы понять, что «проблема сэндвича», возможно, намного острее стоит на Западе, чем в странах Азии; что люди на Западе зажаты между личными потребностями и профессиональными требованиями, что они предпочитают избегать эмоций и намеренно притупляют осознавание переживаемых ощущений. Каждый год эти ученики возвращались, и я давал учения о ясности; и каждый раз я замечал, как они занимаются тем, что я называю «бестолковой медитацией».

Со временем я понял, что необходимо научить их третьему аспекту присущей нам всем искры.

Этот третий аспект традиционно переводят как сострадание – определённая степень открытости и интеллектуальных способностей человека, позволяющая замечать страдания других людей и не раздумывая приходить к ним на помощь.

Однако тибетское понятие ньинг-дже наделено более глубоким смыслом. Ньинг – это «сердце» на тибетском. Дже значит «благородный» или «владыка», в смысле «правитель» или «наивысший». Вместе эти два слова описывают наивысшую, или самую благородную, разновидность сердца, способного на глубокое сопереживание и выражение участливости, полностью свободного от чувства привязанности и каких-либо условностей.

Любовь – более простое и понятное слово для описания этого благородства сердца, столь естественного для нашей истинной природы.

Любовь – достаточно весомое слово, поэтому требует внимательного рассмотрения. Так, один мой ученик, завершивший очередной неудачный роман, недавно сообщил мне: «Всё, с любовью покончено. Я больше не буду ни в кого влюбляться. С сегодняшнего дня я посвящу свою жизнь заботе обо всех живых существах».

Я посмотрел на него и сказал: «Заешь, это глупо. Ты даже не можешь полюбить одного человека, как ты будешь любить всех живых существ?».

Думаю, его шокировал мой ответ. По крайней мере, увидев, как у него отвисла челюсть и округлились глаза, у меня сложилось именно такое впечатление. Судя по всему, он ожидал от меня похвалы или хотя бы заверений в том, что принял правильное решение посвятить себя служению всем живым существам. По сути, это очень благородное намерение, если мотивация человека проистекает из благородства сердца, о котором только что говорилось. Но судя по тому, как парень выразился, его намерение возникло из неудовлетворённости и разочарования – весьма частое явление, когда речь идёт о сердечных делах.

Как правило, все мы знакомы с разновидностями обусловленной любви. Мы воспринимаем любовь как некий товар, которым можно обмениваться на основе системы поощрений и наказаний: «Я предоставлю тебе этот вид комфорта в обмен на другой», или «Я дам то, что тебе нужно, если ты удовлетворишь мои потребности», или «Я сделаю так, чтобы тебе было хорошо, если ты ответишь мне тем же».

Этот обмен приобретает ещё более мрачный характер по мере усложнения отношений, превращаясь в то, что тактичнее будет назвать «эмоциональным шантажом»: «Если ты не предоставишь мне тот вид комфорта, что мне необходим, я отвечу тем же», «Если не дашь то, что мне нужно, я буду глух к твоим просьбам»; или же: «Если ты не сделаешь мне приятное, как я того хочу, я отвечу тем же».

Если хотите, предложите свой сценарий того и другого способа обмена, хотя в большинстве случаев основная схема останется практически неизменной. Во время выяснения отношений мы иногда переходим на повышенные тона (особенно в те моменты, когда эмоции накаляются до передела), но, по большому счёту, далеко не всегда ясно и чётко можем выразить свои чувства. Вместо этого наши «сценарии» обусловленной любви проигрываются где-то на заднем плане, словно объявления мер безопасности, звучащие в аэропортах. Первые пару раз, прислушавшись к этим объявлениям, мы испытываем беспокойство или испуг, но после многократных повторений вовсе перестаём их замечать.

Аналогичным образом мы предпочитаем не слышать сигналы тревоги, которые нам посылает любовь. Мы не осознаём, насколько прискорбно то, что мы ставим условия, когда отдаём и принимаем любовь. Мы считаем отношение к любви как к предмету потребления вполне нормальным, и если быть откровенными, это отношение в каком-то смысле отражает уровень понимания и манеру поведения, которых повсеместно – и почти всегда сознательно – придерживается большинство людей. Но даже если образ мышления, поведение и восприятие являются общественной нормой, это вовсе не значит, что они конструктивны.

На самом деле они могут оказывать сильное разрушительное действие. Раз за разом испытывая разочарование от того, что кто-то не оправдал наших чаяний, мы теряем надежду и, не веря, что снова сможем полюбить, полностью отказываемся от чувств. Это чувство безнадёжности, которое можно назвать «ранимой любовью», способно укорениться в самом раннем возрасте, особенно в тех детях, которые росли в атмосфере жестокости или в опасной среде. Оно также может развиться в людях со временем. И даже когда человек проявляет к нам уважение и выражает восхищение, выясняется, что мы не способны принять его тепло и не можем принять самого человека, а всё потому, что, как только появляются раны, они становятся частью программы, которая определяет, что мы о себе думаем и как себя воспринимаем и ведём.

Подобные программы формируются под влиянием социальной и культурной среды, а также на основе личного жизненного опыта человека, и через некоторое время становятся привычными стереотипами. А подвергать сомнению нечто привычное и хорошо знакомое – занятие не из приятных.

С этой задачей нас и призывали справиться Будда и огромное число таких великих людей, как Мать Тереза, Мартин Лютер Кинг и другие. Многие невоспетые герои этого мира – врачи, медсёстры, преподаватели и учёные – предлагали найти её решение. Взглянуть ещё раз, оставить в прошлом привычное отношение и представления, так или иначе набрасывающие вуаль на переживаемый опыт. Перестать игнорировать звучащие объявления. Оставить зону комфорта и подвергнуть сомнению то, что мы считаем «реальным», что «возможным», а что «выполнимым».