Ненавижу смартфоны, потому что, будь на дворе начало девяностых, никаких идиотских телефонов не было бы и в помине, а сейчас — ты проболталась Меланде о нашем поцелуе? Она уже промыла тебе мозги? Я выхожу в японский сад. Мог бы отработать смену потом — я всего лишь волонтер — и сейчас стоять под твоими окнами, как Джон Кьюсак[10] перед расставанием, но я не могу так поступить, потому что в этом году школу заканчивает Номи, а не ты. И я бездействую. Не стою под окнами и не краду телефон, больше нет. Проверяю твой «Инстаграм» — ничего; проверяю «Инстаграм» Сурикаты — о тебе ничего, только фотография Клиболда. Я мог бы отправить тебе кадр из «Истории любви», однако не хочу выглядеть придурком в твоих глазах. И прилипалой.

Мне нужно поговорить с тобой прямо сейчас: чем дольше мы порознь, тем больше наш поцелуй кажется лишь пятнышком на лобовом стекле, которое легко стереть салфеткой; и я хочу знать, почему ты прячешься.

В конце бесконечной смены я прокрадываюсь обратно в комнату отдыха и гадаю, не перестарался ли с языком во время поцелуя, — и вдруг дверь открывается. Это ты. У тебя опухшие глаза, но ты натянуто улыбаешься.

— Привет.

— Привет, — отзываюсь я. — Ты пришла.

Может, обнимешь? Нет, ты меня не обнимаешь. На тебе выцветший зеленый свитер, улыбка сползла с твоего лица. Ты грызешь губу — явно не выспалась — и говоришь, что просто заскочила забрать кое-какие вещи. Ты сидишь напротив, и мы будто два «нафталина», сравнивающих результаты своих анализов крови, будто ты не впивалась мне в язык несколько часов назад. Я склоняюсь над столом, чтобы приблизиться, а ты отшатываешься. Холод. Если не хуже.

— Слушай, меньше всего я хочу, чтобы ты испытывала неловкость, — произношу я.

— Знаю, — отвечаешь ты. — Взаимно.

Я молчу. Ты молчишь. Ты так много рассказала мне вчера, но у меня возникает тошнотворное чувство, что ты рассказала не все, а только часть истории. Ты смотришь на меня, словно подготавливая к какой-то новости. Плохой новости. Худшей в мире новости.

И вот они. Предательские слова.

— Джо… мы не можем. Ты ведь никому не сказал?

— Конечно нет, Мэри Кей. Ты же знаешь, я бы никогда так не поступил…

Слишком явное облегчение на твоем лице.

— Это хорошо… Если здесь кто-то узнает, если кто-то расскажет Номи…

— Мэри Кей, взгляни на меня. — Ты поднимаешь на меня глаза. — Мой рот на гребаном стальном замке. Даю слово.

Ты немного успокаиваешься, хотя еще изредка вздрагиваешь и оглядываешься, как перепуганный узник Распятого острова[11]. Ты велишь не перебивать тебя. Говоришь, что прошлой ночью выпила лишнего и совершила ошибку (нет) и что не могла мыслить ясно (очень даже могла), а я возражаю, что все было идеально.

— Я уж точно не идеальна.

Мои слова звучат лживо, я и сам знаю, что ты не идеальна. Я тоже не идеален, только говорить, что вместе мы идеальны, слишком тупо и банально.

Ты поджимаешь губы, еще опухшие после нашего поцелуя. Моего поцелуя.

— Давай просто вернемся к обычной жизни? Ну, знаешь… как раньше.

Я киваю, словно дрессированный тюлень, которому не выжить в дикой природе и остается лишь послушно кивать.

— Ты абсолютно права, — соглашаюсь я. — Нам ведь некуда спешить. Можем двигаться постепенно. Я тоже не хочу торопиться.

Это откровенное вранье, и ты начинаешь кудахтать:

— В том-то и дело, Джо. Ничего нет, и не будет. У меня дочь.

— Я знаю.

— Я не могу заявляться домой пьяной среди ночи. Она должна быть на первом месте.

— Разумеется, Номи всегда на первом месте. Я знаю.

Ты закрываешь лицо руками и говоришь, что сейчас не готова к эмоциональной привязанности, а мне хочется взять кувалду и разнести к чертям лобовое стекло, потому что наш поцелуй ты притянула за уши к дочери. Ты отнимаешь руки от лица.

— Она в выпускном классе, Джо, и я не хочу пропустить ни единой минуты… — Тогда не просиживай две ночи в неделю за барной стойкой вместе с Меландой. — Я ей нужна. У нее не так уж много друзей. — Ты вырастила самостоятельную дочь, которая любит читать. Ну и что с того, если она нуждается в общении с людьми меньше, чем ты? Я в ее возрасте был таким же. — Ты думаешь, она уже взрослая, одной ногой в колледже… Но время летит незаметно, уже почти День благодарения, и через несколько месяцев она уедет. И я не могу что-то кардинально менять в своей жизни, когда перемены и так уже на пороге. — Ха! Как будто я требую разрешения на следующей неделе нарезать для всех нас индейку на праздничном столе. Ты ошибаешься, сильно ошибаешься, и ты вздыхаешь. — Понимаешь меня?

— Конечно, Мэри Кей. Ты права, не будем спешить. Отложим до лучших времен.

Ты улыбаешься.

— У меня гора упала с плеч! Спасибо, Джо.

Ты выигрываешь, потому что организовала мне боксерский поединок — против Номи, — и я не смог нанести ни одного удара. И все же ты пришла и стала оправдываться, потому что я тебе небезразличен и ты хочешь, чтобы я ел твою куриную грудку и трогал твою мураками. Да, твоя речь звучала фальшиво, Мэри Кей, ведь в глубине души ты знаешь, что уже принадлежишь мне.

Наши стулья поскрипывают, когда мы встаем, и ты понуро опускаешь взгляд.

— Ты меня ненавидишь?

Ох, ну ты же выше этого… Ты не задаешь глупых вопросов. Но я даю тебе глупый ответ, который ты сейчас заслужила.

— Конечно нет. Ты же сама знаешь.

Затем ты закусываешь губу и произносишь худшее слово из всех существующих:

— Друзья?

Ты не сможешь втиснуть меня между Шеймусом и Меландой, Мэри Кей, и мы не друзья. Ты хочешь меня трахнуть. Однако я жму твою руку и, подыгрывая тебе, как во второсортном сериале, повторяю слово, которое к нам неприменимо:

— Друзья.

Я выхожу на улицу. Иду и иду, мизинцы на ногах горят (эти кеды для красоты, а не для долгих прогулок). Прохожу мимо твоего дома, хотя надо бы зайти, хотя я действительно дал маху вчера вечером и сегодня. Надо было сорвать с тебя колготки целомудрия. Надо было пригласить к себе или пойти к тебе домой, а теперь поздно, теперь я мужик. Да, Бейнбридж тихий городок, но разве я написал тебе сообщение, чтобы спросить, как ты добралась?

Не-а.

Ты выпила, но разве я настоял на том, чтобы тебя проводить?