не в силах это скрывать, ведь с каждым днем чувства становятся всё ярче, всё невыносимее. Прости, если моё признание покажется тебе неуместным. Я поступаю крайне эгоистично, ведь я не уверен, что мои чувства могут оказаться взаимны…

Мир замер, а затем окрасился самыми яркими красками и волчком завертелся вокруг нас. Я смотрела на Генри остекленевшими глазами, возможно, целую вечность, прежде чем броситься в его объятия, крепко обняв за шею.

— Генри, — прошептала я сквозь широкую улыбку, — о, милый мой Генри, это взаимно! Это совершенно взаимно. Боже мой, я так счастлива!

«Я так сильно в тебя влюблена, Генри».

***

Крупная капля разбилась о лоб.

Я приоткрыла глаза и подняла уголки губ в ленивой улыбке, ожидая увидеть перед собой счастливое лицо Генри, но взгляд сфокусировался и застыл на низком бетонном потолке. Вена на шее запульсировала, да такой адской болью, что рассудок, всё ещё рисующий образы двух стоящих под дубом молодых людей, мгновенно прояснился. Стихли голоса, оставив лишь бешеный грохот моего сердца и рваное хриплое дыхание. Пошевелив кончиками пальцев и часто заморгав в попытке отогнать слезы осознания, я приподнялась на локтях и села.

Это был всё тот же подвал. Те же капли на потолке, та же паутина в углу. Зарывшись пальцами во влажные волосы, я уткнулась носом в колени и шумно задышала, пытаясь справиться с подступающей к горлу паникой. Она затуманивала мой разум, загоняла меня в клетку, сотканную лишь из страхов, но я не должна была ей поддаваться. Унижение, пережитое мной бог знает сколько времени назад, сдавливало горло, и мне хотелось кричать, вопить во всё горло, проклинать всех на свете за эту несправедливость… но это было бы самоубийством. Кто знает, на что способны эти головорезы и сколько их на самом деле? Я помню безжалостную ухмылку того, кто остервенело выплёскивал воду мне в лицо в надежде заполучить правду, помню угрожающий голос мужчины, приказавшего вернуть меня в подвал. Он прятался в тени коридора, лишив меня возможности разглядеть его лицо. Почему? И почему остановил этих мерзавцев? Неужели придумал пытку поизощрённей?

Вонзив испуганный взгляд в сторону ржавой клетки, отделяющей меня от свободы, я заметила несколько предметов возле калитки. Миска с куском хлеба, кружка с водой, пустое ведро и какие-то тряпки. Едва я двинулась в сторону, чтобы осмотреть то, что мне принесли, как боль в висках ослепила меня, обездвижила. Стиснув зубы, я обхватила голову дрожащими руками. Кожа была адски горячей, будто по венам у меня бежала лава, а не кровь, а в некоторых местах подушечки пальцев нащупывали крохотные царапинки. Это ещё что? Сердце в панике забилось о грудную клетку, стало трудно дышать.

Они чем-то меня опоили. И те тряпки, которыми мне затыкали рот…

И мой сон…

То, что случилось год назад под дубом, было правдой только отчасти. Генри был влюблён в меня на самом деле, но в тот вечер, когда он привёл меня к дубу и признался мне в любви… я не смогла ответить ему взаимностью. Я не бросалась в его объятия и уж точно не кричала о том, как счастлива! В здравом уме, даже терзаясь чувством вины, я бы не позволила своему рассудку так исказить реальность. Я никогда не любила Генри, он даже не был удобен для меня, как человек, с которым я могла бы связать свою жизнь. Только с чужой помощью мой мозг мог выдать подобную чушь.

Невольно вспомнились и сны с участием моего отца, и чтение книги в лекционном зале… что, чёрт их подери, за дрянь заставляет меня видеть это?

— Эй, вы! — закричала во всё горло я, запоздало осознав, что сильно охрипла после ледяных водных процедур.

Стало так больно, будто кто-то поджёг мои лёгкие, и я обхватила шею руками, крепко зажмурившись. Проклятье. Это просто невыносимо. Я больше не могу оставаться здесь ни на секунду. От голода тошнило, здесь пахло сыростью и плесенью, а старомодная керосиновая лампа трещала так раздражающе, что я была готова в любую секунду дотянуться до нее и разбить о стену. Но она оставалась единственным источником света здесь, в этом промозглом подземелье, обнажая все худшее, что могло попасть под мой испуганный взор. Что я здесь делаю? Голод и жажда замедляли все мыслительные процессы, и я бросила взгляд на миску с сухим куском хлеба. Нет, я не стану это есть. И пить воду из заржавевшей чашки. Сменившись на отвращение, голод притупился, но мерзкий, пронизывающий насквозь холод остался. Я обхватила себя руками, дрожа. Платье превратилось в бесполезную тряпку, жемчужные серьги и ожерелье наверняка прикарманили эти демоны, а укрываться валяющимися рядом с ведром лохмотьями я не стала бы даже под страхом смерти. И все же долго на сыром полу я не протяну. С этим нужно что-то делать. Немедленно.

Придвинувшись к решётке, я обхватила холодные прутья руками и уставилась в темноту маленького коридора, заканчивающегося лестницей. Керосиновая лампа стояла всего в ярде от меня, и если бы моя рука пролезла через прутья, я бы смогла её достать. Засунув ладонь в маленькое пространство в надежде проверить собственную теорию, я потерпела неудачу. «На свободе» могли оказаться только мои пальцы. Разочарованно вздохнув, я оглядела крошечную дверь. Замочная скважина была совсем крохотной и заржавевшей. Возможно, будь на мне мои серьги, я бы попыталась придумать что-нибудь, чтобы вызволить себя отсюда.

Но что бы я делала дальше?

Я даже не представляю, кто эти люди. Очевидно, я оказалась здесь по ошибке, ведь мой отец не мог иметь дел с этими свиньями, но ведь они об этом не знают! Не хотят знать, ведь их крошечного мозга просто не хватит на понимание очевидных вещей! Тогда вопрос остаётся открытым — что мне делать? Поднявшись наверх, сразить их своими дипломатическими способностями? О, бога ради, я даже не смогла уговорить свою мать устраивать этот чёртов маскарад!

Маскарад…

Ну, разумеется! Провал в памяти стал стремительно заполняться событиями, заставляющими мою голову разрываться от невыносимой боли. Они были там… люди в дешевых костюмах… мужчина, что увлек меня в танец и не проронил ни звука. И шампанское… я все еще помню его приторную сладость.

— Доброе утро, Эйла.

Грубый мужской голос, прозвучавший в унисон шагам, заставил меня вынырнуть из вороха предположений, дёрнуться и, отпрянув от решётки, отползти назад — в надёжное укрытие паутины. Я затаила дыхание и стала ждать того, кто придёт к калитке. Сердце грохотало где-то в горле. Первая и единственная мысль: «Меня