– Я – сын своего отца.

Ответ юноши был полон достоинства и непривычной твердости. Прежде Алим испытывал неуверенность перед старшим братом, но теперь, похоже, воспрянул духом и расправил крылья. Амир с трудом удержался, чтобы не ударить его.

– Алим! Зайди ко мне, сын! – послышался голос Хасана, и юноша быстро прошел в кабинет.

Амир перевел дыхание. В голове звенела пустота. Сердце неровно стучало, ныло, горело огнем. Он не стал подслушивать, о чем говорят отец и Алим, это было выше его сил. Помедлив, он отправился к матери.

Зухра сидела прямо и неподвижно, так что ни одно из ее многочисленных украшений не колыхалось. Казалось, все эти серьги, подвески, ожерелья, браслеты, крошечные серебряные колокольчики, украшавшие подол одежды, погрузились в трагическое молчание.

– Наконец я избавился от его власти и могу делать все, что захочу! – промолвил Амир.

Торжественные, небрежные интонации скрывали неуверенность, сомнения и страх. Женщина это почувствовала. Аллах покровительствует тем, кто всем своим существом, всем напряжением духа и силой мысли устремляется к цели. Но не в этом случае. Не в этом…

– Это я виновата, Амир. Я подстрекала тебя к соперничеству с отцом, упорно внушала ненависть к брату.

Он склонился перед ней.

– Нет, мама. В этом виновата не ты.

Днем позже, накануне отъезда, Амир повидался с Джамилей. Он долго подкарауливал девушку возле ее дома, пока не увидел, как она вышла вместе с пожилой служанкой и направилась в сторону торгового центра Сукас-Суласа. Женщины шли по узким, полным прохладной тени улицам восточного Багдада, где селилась знать. Молодой человек следовал за ними.

Джамиля шла неторопливой изящной походкой, тончайшие кисейные одежды чувственно обвивались вокруг гибкого стана.

Легко трепетал голубой шелк покрывала, нежно звенели гроздья серебряных украшений, тугие шнурки черных косичек тревожно метались по гибкой спине.

Странно, что после всего, что случилось, Ахмед не охраняет свою дочь. Впрочем, мог ли почтенный кади представить, на какое преступление может пойти дерзкий отступник Амир, сын многоуважаемого начальника главного почтового ведомства Багдада!

Дождавшись, когда Джамиля и служанка отойдут на значительное расстояние от дома, Амир догнал девушку и прочитал за ее спиной строки Башшара ибн Бурда:[11]

Скажу ей: «Взываю к тебе, словно к Богу,

Любовью своей исцели мой недуг!

Ведь снадобья знахарей мне не помогут —

Умру я, несчастный, не вынесу мук.

Я в самое сердце тобою был ранен

И сдался без боя, и духом ослаб.

Да где ж это видано, чтоб мусульманин

Томился в плену, как ничтожнейший раб?!

Так что же мне делать? Ответа я жду!

Помедлишь мгновенье – и мертвым паду».[12]

Амир не был прилежен в изучении точных наук, но стихи любил и знал наизусть многих поэтов.

Джамиля повернулась, и молодой человек увидел полные медовой сладости, темно-карие, с золотыми искорками глаза и хотя и несмелую, но все-таки радостную улыбку. Амир удивился, впервые почувствовав, осознав, какое оно – простое, странное, волшебное счастье: стоять и глядеть друг на друга.

Старая служанка смотрела настороженно, и молодой человек невольно поморщился.

– Мы можем поговорить наедине?

Девушка колебалась. Взгляд темных глаз того, кто при первой же встрече запал в ее сердце, обдавал жарким огнем, светился тоской, любовью и почти безумной надеждой.

– Хорошо. Иди вперед, Марджан. Я скоро.

Служанка нехотя повиновалась.

– Ты все знаешь? – прямо спросил Амир.

Джамиля застенчиво кивнула.

– Твой отец приходил к моему отцу и разговаривал с ним. Он сказал…

– Мне известно, что он сказал, – быстро перебил молодой человек и продолжил: – Отец прав. Мне не хватило ни времени, ни терпения, ни разума для того, чтобы стать хорошим, добрым, достойным своего имени человеком. Я постараюсь исправиться. Ради тебя и твоей любви. Если ты согласишься уехать со мной, я попрошу помощи у Харун аль-Рашида. Я слышал, халиф любит необычные истории и охотно покровительствует влюбленным. Стань моей женой, и я сверну горы, переплыву море, достану звезду с небес!

Джамиля зарделась.

– А вдруг государь велит тебя наказать, а меня вернет отцу?

Амир смотрел на нее открыто и честно.

– Такое вполне возможно.

– Откажись от меня, не подвергай себя смертельной опасности! – умоляюще произнесла девушка, тогда как ее глаза говорили другое.

Молодой человек покачал головой.

– Это так же немыслимо, как если бы кровь в моих жилах потекла в обратную сторону!

– Почему тебе нужна именно я?

Он улыбнулся.

– Потому что ты умна и красива.

– На свете много других девушек! – в смятении прошептала Джамиля. – Они тоже умны и красивы.

Амир наклонился, зачерпнул горсть пыли и развеял ее между пальцами.

– Вот что такое другие девушки! – запальчиво произнес он. – Ты была вот здесь, – Амир коснулся своего лба, – и явилась сюда. – Молодой человек показал на землю. – На этот свет. Сделалась настоящей, живой. Это чудо! Ты нужна мне, потому что я тебя люблю. Только тебя, Джамиля.

Она потрясенно молчала, а Амир продолжил:

– Если ты сумеешь устроить так, чтобы тебя не хватились ранним утром, мы успеем отъехать с караваном и будем спасены!

В лице Джамили отразилось сомнение. Дочерний долг боролся в ней, с желанием покориться судьбе.

– Клянусь Пророком, я не коснусь тебя прежде, чем мы поженимся! – добавил Амир.

Он быстро прижал пальцы к губам девушки, потом отнял и легко прикоснулся к своим. Джамиля улыбнулась.

– Я тебе верю, – просто сказала она.

– Тогда поедем со мной!

Девушка покачала головой.

– Мой отец сойдет с ума от горя!

– Ты умеешь писать? – спросил Амир. – Оставь ему письмо. – И взмолился: – Пойми, если ты откажешься от чувств и подчинишься долгу, тебя выдадут за Хасана. Мой отец – неплохой человек, но… разве ты мечтала о нем? Ложась с ним в постель, не станешь ли ты вспоминать меня и тайком плакать в подушку? Произведя на свет ребенка, не будешь ли ты сожалеть о том, что родила мне не сына, а брата? У моего отца уже есть жена – Зухра, моя мать. И хотя я не должен произносить таких слов, тебе нужно знать: она… заранее ненавидит тебя, ибо считает, что Хасан принадлежит только ей. Полагаю, она уже отправила на тот свет, по меньшей мере, одну наложницу моего отца! Ту, которую он осмелился полюбить.