Муми-тролль никогда прежде не видел снегопада и потому очень удивился.

Снежинки одна за другой ложились на его теплый нос и таяли. Он ловил их лапой, чтобы хоть на миг восхититься их красотой, он задирал голову и смотрел, как они опускаются на него; они были мягче и легче пуха, и их становилось все больше и больше.

«Так вот как, оказывается, это бывает, – подумал Муми-тролль, – а я-то считал, что снег растет снизу, из земли».

Воздух сразу потеплел. Кругом ничего, кроме падающего снега, не было видно, и Муми-тролля охватил такой же восторг, как бывало летом, когда он переходил вброд озеро. Сбросив купальный халатик, он во всю длину растянулся в снежном сугробе.

«Зима! – думал он. – Ведь ее тоже можно полюбить!»

За окном уже стемнело, когда крошка Саломея в страхе проснулась: она что-то прозевала. И сразу вспомнила Хемуля.

Она спрыгнула с комода сначала на стул, а потом на пол. Гостиная была пуста, потому что все были внизу, в купальне, и обедали. Саломея вылезла в окошко и, задыхаясь от слез, ринулась через снежный туннель к дому.

Не было ни луны на небе, ни северного сияния! Только густо падающий снег – он залеплял глаза и платье, идти становилось все труднее. Крошка Саломея приковыляла к снежному дому Хемуля и заглянула туда. В доме было темно и пусто.

Тут Саломею охватил страх, и, вместо того чтобы подождать, она кинулась навстречу вьюге.

Она звала своего обожаемого Хемуля, но это было совершенно напрасно – все равно что пробовать докричаться через подушки, набитые перьями. А ее едва заметные следы мгновенно засыпал падающий снег.

Поздно вечером снегопад прекратился.

Снег опустился на землю, и горизонт, словно кто-то отдернул легкую занавеску, очистился до самого моря. И уже там, над ним, темно-синяя гряда облаков закрыла заходящее солнце.

Муми-тролль смотрел на надвигающуюся с моря непогоду. Казалось, будто перед последним трагическим актом пьесы поднялся занавес. Сцена, белоснежная и пустынная, простиралась до самого горизонта, а над берегом быстро спускалась морозная темнота. Муми-тролль, никогда не видевший снежной вьюги, думал, что бушует гроза. Он решил во что бы то ни стало не пугаться, когда раздадутся первые глухие раскаты грома.

Но гром не загремел. Даже молнии не засверкали.

Зато с белой макушки одной из скал, тянувшихся вдоль берега, метнулся ввысь слабый снежный вихрь.

Легкие порывы беспокойного ветерка поспешно перебегали взад-вперед по льду и, уносясь вдаль, шептались в прибрежном лесу. Темно-голубая гряда облаков росла, ветер становился все сильнее.

Внезапно Муми-троллю показалось, будто распахнулась какая-то огромная дверь, ветер ворвался в нее, тьма разинула свою пасть, и все наполнилось летящим мокрым снегом.

Снег уже не падал сверху, а с невероятной силой носился над землей, он завывал, он толкал, валил с ног, словно живое существо.

Потеряв равновесие, Муми-тролль упал. Снег залепил ему глаза, набился в уши. Муми-троллю стало страшно.

Время и весь мир куда-то исчезли, не за что было ухватиться, и ничего не было видно, остался лишь заколдованный вихрь пляшущей влажной мглы.

Если бы на берегу случайно оказался кто-нибудь сведущий и разумный, он мог бы сказать, что наступает весна, которая будет долгой.

Но никого такого на берегу не оказалось; там был только один-единственный растерявшийся Муми-тролль, который, барахтаясь в снегу, полз на четвереньках навстречу ветру, совсем не в ту сторону, куда ему было нужно.

Он все полз и полз, а снег уже целым сугробом лежал на его мордочке. Теперь Муми-тролль ни капельки не сомневался в том, что зима придумала эту метель: ведь ей надо раз и навсегда доказать, что от нее все равно не спастись.

И надо же было сначала обмануть его роскошным хороводом падающих пушистых снежинок, а потом устроить вьюгу и бросить весь этот красивый снег ему в мордочку. И как раз тогда, когда он подумал, что начинает любить зиму.

Мало-помалу Муми-тролль разозлился.

Он поднялся и попытался было кричать на ураган. Он бил снег и слегка повизгивал – ведь все равно никто не мог его услышать.

А потом устал и повернулся к снежному бурану спиной. Ветер тут же унялся, и только тогда Муми-тролль почувствовал: ветер теплый! Он увлек Муми-тролля за собой, сделал его таким легким, что Муми-троллю казалось, будто он летит.

«Я – одно целое с ветром и непогодой, я – частица снежной бури, – подумал растроганный Муми-тролль. – Это почти как летом. Борешься с волнами, а потом поворачиваешься, позволяешь швырнуть себя прямо в прибой и отправляешься в плавание, словно бутылочная пробка; в пене морской играют сотни маленьких радуг, а ты, чуть испуганный, смеясь, причаливаешь к пустынному берегу».

Муми-тролль распростер лапы и полетел.

«Пугай себе, зима, сколько влезет, – в восторге думал он. – Теперь я тебя раскусил. Ты не хуже всего остального, только тебя надо узнать. Теперь тебе меня больше не обмануть!»

А зима неслась вместе с ним далеко-далеко по всему берегу, пока Муми-тролль не уткнулся носом в сугроб на заснеженном причале и не увидел слабый свет, падавший из окошка купальни.

– Вот оно что, я спасен, – сказал озадаченный Муми-тролль.

Как жаль, что все самое интересное кончается тогда, когда его перестаешь бояться и когда тебе, наоборот, уже становится весело.

Он открыл дверь, и навстречу снежной буре хлынула волна теплого пара. Муми-тролль с трудом разглядел, что купальня битком набита народом.

– Вот явился! Это один из их компании! – крикнул кто-то.

– А кто еще из нашей компании? – спросил Муми-тролль, протирая глаза от залепившего их снега.

– Крошка Саломея заблудилась в снежном буране, – серьезно сказала Туу-тикки.

– Спасибо! – кивнул Муми-тролль мышкам-невидимкам и сказал: – Но ведь крошка Саломея никогда не выходит из дому.

– Мы тоже никак не можем этого понять, – сказал Хомса Старший. – А искать ее не стоит, пока буря не уймется. Крошка Саломея может быть где угодно, и скорее всего ее засыпало снегом.

– А где же Хемуль? – спросил Муми-тролль.

– Он отправился ее искать, – сообщила Туу-тикки. И, ехидно усмехнувшись, добавила: – Вы с ним, кажется, говорили об Одиноких горах?