— У вас получается, что Михаил Кретов чуть ли не ангел небесный, у меня же сложилось свое мнение, — упорствовал Алексей, — и пока оно подтверждается на деле. — Он кивнул в сторону парохода, где рядом с двумя огоньками — глазами тигрицы Мурки — светился третий. Купец курил, по-прежнему наблюдая за берегом.

— Я вам больше скажу, — улыбнулся учитель и взял с полотенца кусок пирога. Разломив его на две части, большую подал Алексею, — наверняка его можно съесть, потому что уверенно вам заявляю, уже утром Михаил сам заявится на остров и попросит нас вернуться на пароход.

Алексей только хмыкнул в ответ, а Владимир Константинович выбил из трубки золу, спрятал ее в карман, а затем расстелил свою кофту на траве и лег на спину, подложив руки под голову.

— Знаете, Илья, — он приподнял голову и справился:

— Можно, я буду называть вас без всяческих церемоний — просто Ильей?

Алексей кивнул головой.

Владимир Константинович вновь опустил голову на руки и, устремив взгляд в небо, мечтательно произнес:

— Открылась бездна, звезд полна… — Затем перевернулся на бок и, опершись на локоть, пристально посмотрел на Алексея:

— Где вы так научились драться? Я заметил, что Мишу вы бросили за борт весьма профессионально.

Алексей пожал плечами:

— Когда-то занимался французской борьбой. Как видите, пригодилось…

— Вы надолго в наши края?

— На месяц, не меньше. Кстати, вы не подскажете, где можно остановиться в Тесинске? Гостиница, частный пансионат…

— Я вас приглашаю к себе, — быстро проговорил учитель, — у меня небольшой дом, но для вас найдутся отдельная спальня и даже кабинет. Кухарка у меня хорошая, готовит все, что душа пожелает. Сам я уже семь лет как овдовел, — он тяжело вздохнул, — жена у меня славная была, но детьми бог обделил, не дал нам ни сына, ни дочку. Так что не отказывайтесь, не стесните вы меня ни по какому случаю.

И вам спокойнее будет, чем в нашей гостинице, и обеды домашние, да и мне, старику, в радость, если когда вечерком вместе за чайком или стопочкой посидим да побеседуем.

Алексей не успел ответить. Со стороны парохода донеслось неясное бреньканье. Похоже, кто-то настраивал гитару. Потом невидимый музыкант взял несколько аккордов, и вновь полилась над рекой так взволновавшая Алексея песня:

Я не ведаю, не знаю,

Где найду, где потеряю,

Жизнь сплошная маята,

Все на свете — суета….

Заметив изумление, с каким Алексей выслушал всю песню, Владимир Константинович усмехнулся:

— Что я вам говорил, Илья! Страдает Миша, иначе не разогнал бы свою шатию-братию по каютам. Все знают, если затянул Михаил Корнеевич эту песню, значит, совесть нечиста, значит, душа болит и мечется… — Он опять лег на спину и устремил взгляд на небо. — Смотрите, Илюша, сколько на небе звезд! Миллиарды миллиардов! И лишь немногие складываются в созвездия, и еще меньшее число светят ярче всех, затмевая свое окружение. — Он помолчал некоторое время. С парохода не доносилось ни звука, лишь три крошечных огонька продолжали светиться на палубе. — Вот и Миша тоже звезда, причем очень яркая. Возможно, ему следовало родиться чуть позже, тогда бы он сумел найти себя в жизни. У него есть задатки ученого и даже литератора. Он любит путешествовать. Мурку он еще котенком привез с Памира, когда охотился там на тигров и барсов. Она за ним как собачонка теперь бегает, ласковая и совершенно ручная.

Потом он напечатал в «Североеланских ведомостях» с десяток интереснейших очерков о своих похождениях в Средней Азии. В Верном[10]познакомился с генералом Черновым.

В конце семидесятых, когда начались события на Балканах, восстали Герцеговина и Сербия, Миша помог Чернову перебраться на Балканы, где генерал возглавил сербскую армию.

Говорят, что Третье отделение учредило за ним надзор и ему было отказано в заграничном паспорте. Миша по своим связям в канцелярии генерал-губернатора, наверняка за большие деньги, паспорт этот Чернову устроил, и на лихой тройке, не поставив никого в известность, они умчались из Москвы. Через некоторое время Чернов объявился в Белграде, а Миша всю кампанию безотлучно находился рядом с ним.

Солдаты любили его за храбрость и щедрость. Он и там всем помогал, тратил огромные деньги на госпитали и помощь раненым солдатам. Домой вернулся с солдатским Георгием и сербским орденом за храбрость…

— Насколько я понимаю, купеческие дела ему не совсем по душе? — поинтересовался Алексей.

Учитель перевернулся на живот, вновь зарядил трубку табаком и прикурил от кострового уголька. Со вкусом затянулся.

— Матушка у него была актрисой и давней любовницей Корнея Кретова и Мишу родила вне брака. После смерти жены старый Кретов женился на Мишиной матушке, переписал сына на свое имя, и поговаривают, что любил его гораздо сильнее, чем старшего — Никодима. Правда, наследство поделил поровну, но братья не слишком ладят между собой. В прошлом году Никодим пытался лишить Михаила части наследства, но тот привез из Москвы хороших адвокатов, и Никодим остался с носом. Теперь они общаются только через посредников и отношения выясняют лишь в письменном виде.

«Если б только в письменном», — неожиданно тоскливо подумал Алексей.

Задание, которое ему поручил Федор Михайлович, лишь на первый взгляд казалось незатейливым. На самом деле одна трудность цеплялась за другую. И самая главная в том, что Михаил Кретов совсем не так прост, каким представляли его в своих описаниях Иван Вавилов и даже Тартищев. Алексей почему-то больше поверил Владимиру Константиновичу, хотя рассказ учителя с трудом вписывался в тот образ забулдыги и пьяницы, который успело создать его воображение.

Но тем не менее первая схватка уже показала, что справиться с Михаилом Кретовым будет крайне нелегко.

Шел второй час ночи, когда Алексей подтащил к костру толстую валежину и взгромоздил ее на раскаленные угли.

Сухое дерево тут же занялось огнем, а два товарища по несчастью вползли в шалаш и, тесно прижавшись друг к другу, неожиданно быстро уснули…

Проснулся Алексей от пронзительных, режущих ухо пароходных гудков. Низкий туман стелился над рекой, заволакивая пароход, лишь трубы торчали над молочно-белой пеленой, но из них валил густой дым, машины работали вовсю, выходит, «Амур» готовился отплыть в Тесинск… Алексей сел на своем неудобном ложе, протер глаза и с удовольствием зевнул. Несмотря на неудобства шалаша, они с Владимиром Константиновичем умудрились выспаться, и теперь учитель возился около костра, пытаясь раздуть едва тлеющие угли.

Алексей выбрался наружу, присел на корточки возле костра, потирая руки и ежась от утреннего холода. Потом не выдержал и накинул на себя шинель, которая тут же покрылась бисером из мельчайших капелек воды — моросью, сочившейся из тумана.