Для Эми это были огромные перемены, значительность которых сложно переоценить, — ведь она всю жизнь верила в то, что любой конфликт надо разрешать прямо на месте, а держать раздражение в себе и вовсе вредно для здоровья.

Когда она впервые решила опробовать свою новую методу, ей казалось, что она «сейчас взорвется — причем буквально». Она легла в одну постель с Хосе, твердо намереваясь промолчать о том, что он в очередной раз забыл снять со счета наличку, чтобы заплатить няне, — но сдержаться было до невозможности трудно.

«Платить няне — это единственное, что я попросила его делать без моего напоминания, — рассказала нам Эми. — Но меня бесило не столько то, что он опять об этом забыл, сколько его нежелание помнить о таких вещах в принципе».

Тем не менее Эми не дрогнула. Она все-таки промолчала. И наутро тоже не сказала ни слова. Не догадываясь о том, что происходит в голове у жены, еще толком не проснувшийся Хосе перевернулся на бок, крепко обнял Эми и поцеловал ее в шею — «как раз туда, куда надо», по ее словам. А вечером он сам, без понуканий, вернул ей потраченные на няню деньги и извинился за то, что забыл принести их накануне. «Просто чудеса», — отметила про себя Эми.

За несколько месяцев «правило 24 часов» значительно снизило как частоту, так и интенсивность их ссор. Эми пересмотрела многие свои былые принципы. Теперь она уже не была так категорически убеждена в том, что для решения какой-либо проблемы совершенно необходимо устроить разборку и высказать друг другу все «в лицо». Она также пришла к выводу, что в любом конфликте важно вовремя остановиться. До последнего доказывая Хосе, что она в доме главная труженица, а он безответственный лентяй, заставляя мужа во всеуслышание признать свою неправоту или не принимая его извинений, пока он не выполнит те или иные требования, она лишь затягивала скандал и тешила свое самолюбие. В конце концов, Хосе не идиот, поэтому может самостоятельно осознать и исправить свои ошибки. И чем меньше Эми будет тыкать супруга носом в его недостатки, тем проще им будет договориться.

Новый подход Эми к семейной жизни одобрят не только экономисты, но и психологи. Клинический психолог и семейный психотерапевт Джеральд Уикс признает, что «небольшое выжидание — это отличная идея», особенно если пара «не может рационально обсудить возникшую проблему». Уикс и сам предлагает своим клиентам ввести следующие «правила тайм-аута». Во-первых, каждая из сторон может в одностороннем порядке назначить перерыв, если почувствует такую необходимость. Во-вторых, тот, кто объявляет паузу, должен установить ее временные границы по своему усмотрению — но не больше суток. В-третьих, во время тайм-аута оба участника конфликта должны подумать над тем, что привело к такой мощной вспышке ярости с их стороны. «Только при этом вы не должны во всем винить партнера», — предостерегает Уикс. Лучше постарайтесь понять, чем были обусловлены реакции каждого из вас. А потом, сойдясь снова, обсудите все спокойно, не срываясь на оскорбления.

Эми и Хосе по-прежнему ссорятся — очень часто Эми и через сутки еще пышет праведным гневом и все-таки устраивает мужу взбучку. Но теперь в любом конфликте Эми следит за тем, чтобы не переступить черту, за которой кончается здравый смысл и начинается слепое неприятие потерь. Она знает, что в противном случае их разногласия по конкретному поводу превратятся в мучительное соревнование «кто кого переорет».

«Чтобы этого не случилось, я ухожу на перерыв», — говорит она. Несмотря на то что все нутро Эми требует битвы до победного конца, внутренний голос напоминает ей, что, отказываясь смириться с мелкими потерями, она может в итоге понести куда больший урон. Стоит ли победа в пустяковой бытовой ссоре испорченных отношений и бессонной ночи?

Стороны: Пола и Ниви

Еще одна пара опытных бойцов — Пола (которая также является автором этой книги, поэтому уж точно расскажет все как есть) и ее муж Ниви — сходились в кровавых поединках весь первый год совместной жизни. Из-за раскладного кресла.

Хотя нет, давайте отмотаем на начало. До раскладного кресла был еще диван, который Пола купила на аукционе. Она считала, что он был «старичком с характером». Ниви считал, что он был орудием для пыток, потому что, стоило на него прилечь, как его покореженные пружины вонзались в позвоночник, словно миллион маленьких буравчиков. А до дивана была еще «крючкомания» Ниви: несмотря на ярые протесты Полы, он по всему дому развесил крючки для своей одежды. Эти «дурацкие» шкафы ужасно неудобные, заявил он, там надо все перелопатить, чтобы найти одну-единственную нужную рубашку. А вот так развесишь рубашки по всей стене — и отлично видно, где какая! Еще до этого были «безделушковая» война на истощение — из-за маленьких статуэток, которые Пола привозила из каждой страны, где ей довелось побывать, и которые Ниви «нечаянно» ронял на пол и разбивал по штуке за день; и Тридцатидневная брань в ванной комнате, когда Ниви вдруг взял на себя смелость выкидывать все, что казалось ему «старым» и «бесполезным», не спросив сперва Полу, — например, заплесневелую смесь для отбеливания зубов, которую Пола купила за $200 и держала на черный день; и затяжная Борьба с кухонными оккупантами, во время которой японский церемониальный чайный сервиз Ниви (или по-простому «пылесборник») чудесным образом появлялся на прежнем месте — то есть перекрывал собой доступ к любимым разноцветным мисочкам Полы, — как бы та ни пыталась от него избавиться.

Но ничто не могло сравниться с той баталией, которая разыгралась из-за кресла. Пола его обожала. Кресло появилось у нее лет десять назад и успело поменять вместе с ней не одну квартиру. Пола отдыхала в нем в обнимку со своим маниакально-депрессивным котом — до тех пор, пока кот не стал слишком маниакально-депрессивным и его не пришлось отдать в добрые руки. Она слушала в нем унылые песни Джони Митчелл после затянутого, мучительного разрыва с бывшим возлюбленным. Это было не просто кресло — это был верный и надежный друг. Друг, обитый мягким, затертым велюром грязно-коричневого цвета, с большой подушкой под пояcницу и подставочкой под ноги. Во всем доме не было кресла удобнее. Как можно с этим не согласиться?

Только вот Ниви считал, что с этим можно и нужно не соглашаться. Глядя на это кресло, он не видел ни его функциональных достоинств, ни теплого отпечатка ушедшей юности, которое оно нежно хранило. Он видел уродливую, потрепанную, мерзко-коричневую махину с пятнами кошачьей мочи — и все это прямо посреди своей гостиной. Он заявил, что Пола слишком сентиментально относится к своим вещам и что ее привязанность к этому креслу «нездоровая». А также добавил, что при виде этого чудовища его тошнит. И вообще присутствие этого кресла в доме его страшно удручает.

Пола сочла претензии Ниви полной бредятиной. Как от одного только взгляда на предмет мебели человек может почувствовать себя «удрученным»? Что это за мелодраматические преувеличения? С другой стороны, она видела, что недовольство креслом — только вершина айсберга. Не может ведь быть простым совпадением то, что Ниви предлагал «до тех пор, пока у нас не появится дом побольше» сдать на хранение все самые дорогие ее сердцу вещи: ее коллекцию старинных нот, ее бейсбольные трофеи со школьных времен, десятки пар ее босоножек?