…Силы, к сожалению, были неравные. Последние Олимпийские игры античности состоялись в 393 году н. э. А последним олимпиоником, чье имя зафиксировано было на мраморных скрижалях, оказался, как уже упоминалось, даже не грек, а могучий армянский князь Вараздат – несокрушимый кулачный боец. Между прочим, слава олимпионика в немалой степени поспособствовала тому, что, вернувшись в родную Армению, князь Вараздат стал царем Вараздатом…

А еще через год декретом императора Феодосия I Олимпийские игры были запрещены как «богопротивные и языческие», изображения эллинских богов – сброшены с пьедесталов, храмы – разрушены и разграблены. Много бронзовых статуй олимпиоников римляне вывезли в «вечный город» и… переплавили. А двумя годами позже готы под предводительством Алариха вторглись в Олимпию и полностью разграбили ее, довершив начатое Суллой.

Наконец, в 426 году по приказу Феодосия II римляне сжигают храм Зевса. А статуя бога – творение бессмертного Фидия, одно из семи чудес света – была увезена в Константинополь.

В VI веке разгром Олимпии довершают два сильных землетрясения. А затем неожиданно разливаются Алфей и Кладей, песок заносит Олимпийский стадион и всю долину.

На многие столетия погружается в своеобразный летаргический сон Олимпия, а вместе с ней и эллинская агонистика: неповторимый феномен античности. По выражению Г. Дюперрона, «это вплоть до наших дней – единственный пример огосударствления физической культуры».[126]

Вполне естественно возникает вопрос: почему именно в Древней Греции так пышно расцвела физическая культура? По нашему мнению, неправильно было бы ограничиваться одной или двумя «основными» причинами. Ответ на этот вопрос надо искать в совокупности фактов и общественно-исторических явлений эллинской повседневности. На наш взгляд, этот комплекс причин – един в своем многообразии.

Первым стимулом, обусловливающим заботы о физическом воспитании граждан, безусловно, следует считать необходимость создания сильного войска при сравнительно немногочисленном населении (В. Латышев, 1889; Бинтц, 1878; Г. Дюперрон, 1924; Ф. Мезо, 1930; В. Блаватский, 1961; Е. Топоров, 1963 и др.). Чувство патриотизма, развитое у греков необычайно сильно (как, впрочем, у любого оседлого народа), приказывало им всегда быть готовыми к обороне отечества.

«Земля заставляет… защищать свою страну с оружием в руках, ибо она производит плоды, ничем не защищенные, которыми всякий может завладеть»,[127] Эти слова Ксенофонта хоть и неполно, однако отражают действительное положение вещей.

Если же выдвигать тезис военного могущества на передний план, то сразу же оговоримся: эта цель главенствовала в политике только дорийских племен (Спарта), и неправильно было бы отводить ей ведущее место в жизни всех государств Древней Греции. Что же касается обычной необходимости отражать нападения и воевать самим, то с ней сталкивались не только эллины, но и любой народ с доисторических времен и до наших дней. Поэтому, кажется, нельзя рассматривать военные цели в физическом воспитании как нечто специфически характеризующее древнегреческий modus vivendi.

Более того, многочисленные исторические и литературные данные говорят о том, что физическая культура всегда являлась у греков символом и принадлежностью спокойного процветания, о чем лучше всего свидетельствует мирный характер Олимпийских и других священных игр.

Феоры, отправлявшиеся из Олимпии по всей стране и доходившие до самых отдаленных частей Средиземноморья и Причерноморья (посещавшие даже Египет и греческие колонии в Испании), не только сообщали о дне открытия игр, но и провозглашали священное перемирие (ёкехырш). Уже в исторический период Олимпийские игры были возобновлены и проводились Ликургом и Ифитом в знак мира между Элидой и Спартой.[128] Жаль, что никто пока не может ответить, какой перерыв в праздновании предшествовал этому знаменательному возрождению.

Вспомним и основную статью Олимпийского устава: прежде всего принимать участие в состязаниях имели право лишь те атлеты, города и государства которых не находились в состоянии войны с какими-либо иными городами и государствами. Вся область, где происходили игры, объявлялась на это время священной, и никто не имел права вторгаться сюда силой оружия. Даже войска дружественных государств, проходя олимпийской территорией, отдавали на границе свое оружие и получали его лишь по выходе из священной области. Всем известно, как сурово наказывались немногочисленные нарушители этого условия (см. у Геродота, Фукидида, Павсания и др.). Такой же мирный характер носили Немейские, Пифийские и все другие игры.

Порою греки в самый критический момент забывали о войне ради мирных состязаний. После Фермопильской битвы к персам пробралась группа перебежчиков. Когда Ксеркс через переводчика стал расспрашивать их, чем занимаются сейчас греки, прибывшие рассказали, что «…эллины справляют олимпийский праздник – смотрят гимнастические и иппические состязания». На вопрос перса, какая же награда назначена состязающимся за победу, те отвечали: «Победитель обычно получает в награду венок из оливковых ветвей». Тогда Тигран, сын Артабана, высказал весьма благородное мнение, которое царь, правда, истолковал как трусость. Услышав, что у эллинов награда за победу в состязании – венок, а не деньги, он не мог удержаться и сказал перед всем собранием вот что: «Увы, Мардоний! Против кого ты ведешь нас в бой? Ведь эти люди состязаются не ради денег, а ради доблести!»[129] И вполне закономерно, что опасения молодого перса вскоре же подтвердились.

Однако было бы опрометчиво полагаться лишь на этот рассказ Геродота. Поэтому, предварительно лишь заметив, что о подобных случаях у Геродота рассказывается неоднократно[130], обратимся к более точному и беспристрастному источнику – речам Демосфена.

Упрекая своих сограждан в излишней беспечности, когда дело касается военных приготовлений, оратор восклицает: «…как вы думаете, граждане афиняне, почему это так происходит: праздники Панафиний и Дионисий всегда справляются в надлежащее время независимо от того, каким людям – сведущим или неопытным – выпадает жребий устраивать те и другие, и на эти празднества затрачиваются такие деньги, сколько не идет ни на один из морских походов, и вдобавок это требует столько хлопот и приготовлений, сколько вряд ли идет на что-либо другое; между тем военные походы все у нас запаздывают, не попадая вовремя – в Мефону, в Пагасы, в Потидею! Это потому, что все это установлено законом и каждый из нас наперед еще знает, кто назначен хорегом, кто гимнасиархом от данной филы, когда у кого и что надо получить и что потом надо сделать; ничего в этих делах не забыто, не оставлено невыясненным и непредусмотренным; наоборот, в том, что касается войны и военных приготовлений – не установлено, не налажено, не предусмотрено ничего».[131]