Весьма характерную деталь подметил Б. И. Ривкин, который пишет: «О том, как сильно изменяется внешний вид атлетов-профессионалов, говорят рисунки на вазах. Достаточно сравнить кулачных бойцов на амфоре Клеофрада (около 500 года до н. э.), тела которых развиты пропорционально и гармонично, с грубыми, грузными фигурами атлетов на панафинейской амфоре IV века до н. э.».[123]

Кроме экономических и социальных причин, «падению агонистических нравов» способствовал и нарастающий религиозный скептицизм: грек уже не относился к своим богам-олимпийцам с прежним страхом и почтением. А это, в свою очередь, отразилось и на авторитете экехейрии: священное перемирие соблюдалось уже не так свято и неукоснительно, как в прежние времена.

Впрочем, древние традиции не собирались легко и сразу сдавать свои позиции. И когда, например, солдаты Филиппа Македонского как-то ограбили путников, направляющихся на очередные Олимпийские игры, грозному отцу Александра Великого пришлось все же заплатить штраф и даже принести извинения потерпевшим. Ибо даже завоеватели опасались окончательно портить отношения с эллинами (тем более, если имели с ними общих богов).

В 420 году до н. э. спартанцы за нарушение священного перемирия (они осадили город Лепрею) были исключены из списков участников Олимпиад. Тогда это явилось уникальным событием.

Но гордые и заносчивые лакедемоняне на сей раз не подчинились. В ответ на решение Олимпийского совета они осадили, а затем и захватили Священную Олимпийскую округу, принудив элейцев не только покориться, но и заключить с ними договор о дружбе и всестороннем взаимодействии. Лишьв 371 году дон. э., благодаря энергичному и недвусмысленному вмешательству фиванцев, Элида снова обрела независимость.

В самой Олимпии борьба за административное господство сначала разворачивалась между Писой и Элидой, а затем – меж Элидой и Аркадией.

Войско аркадян в 365 году до н. э. захватывает Олимпийскую округу. Они укрепляют холм Крона и начинают подготовку к 104-м Олимпийским играм. Однако элейцы – не собирались смиряться вторично. В самый разгар священного праздника они внезапно напали на аркадян, и на мирном стадионе закипела жестокая битва. И хотя законные хозяева Олимпийской долины были в явном меньшинстве, сражались они с таким отчаянным мужеством, что победили захватчиков-аркадян и вышвырнули их с берегов Алфея.

А затем все игры, проведенные под эгидой спартанцев и аркадян, элейцы объявили «анолимпиадами», не признав их.

Что ж, и юридическое, и моральное право было на стороне граждан Элиды. Ведь аркадяне за время своего краткого владычества не постыдились даже ограбить сокровищницы Олимпии (чтобы выплатить «за счет богов» жалованье солдатам-наемникам). Авторитет небожителей был поколеблен еще больше. По этому поводу польский ученый С. Парницки-Пуделко пишет: «Аркадско-элейская война из-за господства в Олимпии (364 г. до н. э.) показала, что общегреческие святыни потеряли свою неприкосновенность в той мере, какой она была в древности…»[124]

Правила состязаний (особенно кулачного боя) становятся все более жестокими. По мере увеличения числа заявленных на играх профессиональных атлетов уменьшается число заявок от любителей: немногие решались рисковать здоровьем и жизнью в борьбе с могучими, тренированными и безжалостными соперниками. Профессионалы получали в Олимпии, правда, лишь венок, но они компенсировали это на тех играх, где выступали за плату.

Как уже указывалось, авторитет Олимпиад подорвала и утрата Грецией независимости под властью Македонии. Правда, Филипп и Александр благоволили к Олимпии: а Филипп даже участвовал в играх.

Правда, участвовал заочно: присылал в Олимпию своих возниц с конными упряжками. Однако уже сам факт присутствия хотя бы лошадей македонского царя на ипподроме не мог не омрачать праздника эллинов.

От личного участия в Олимпийских играх Александр Македонский отказывался на том основании, что «…там он не имеет возможности мериться силами с царями». Выступать же вместе с простыми смертными воспитанник Аристотеля считал ниже своего достоинства.

И тем не менее отношение Александра к агонистике вообще было более чем благожелательным: ведь великий македонянин считал и чувствовал себя истинным греком. И его благожелательность проявлялась не только на словах. В 324 году до н. э. Александр провозгласил в Олимпии мир между всеми греческими народностями и государствами и одновременно объявил общую амнистию для всех эллинов, изгнанных за пределы родины по мотивам политического характера. Так переплетались в Альтиде агонистика и политика.

Весьма ощутимо пострадала Олимпия в 86 году до н. э., когда Сулла ограбил храмы, вывез все ценности, а приглашенных спортсменов высокомерно вытребовал в Рим. В этот грустный и позорный для греков период атлеты состязались лишь в самом древнем виде – беге.

Римское же владычество I–II веков н. э. можно считать относительно спокойным временем. Благодаря заинтересованности Олимпиадами императоров Августа, Тиберия, Нерона, Адриана и других Олимпийский огонь еще тлеет. Это находит свое отражение и в литературе того времени (Плиний Старший, Павсаний). Но после допущения в Олимпию римлян игры совсем уже утратили значение великого народного праздника всей Греции.

Впрочем, с нашей современной точки зрения все возрастающий интернационализм Олимпийских игр в определенном смысле можно рассматривать как явление положительное.

Но славные традиции Альтиды и долины Алфея для рационалистов-римлян стали уже всего лишь страницами истории. Да еще и не всегда понятными страницами.

Однако это же можно было сказать не только о римлянах. Еще до их владычества в Олимпию со всех концов эллинистического мира съезжались граждане необъятной империи Александра Македонского – греки по происхождению. Они прибывали из Сирии, Египта, Малой Азии и других мест. Но кровной связи с эллинской культурой, увы, не ощущали: эти многочисленные гости Олимпии были носителями уже совсем иных вкусов, стремлений и социальных взглядов.

А поскольку таких туристов сюда прибывало очень много (по масштабам тех времен, разумеется), то уже в IV веке до н. э. в Олимпии их встречали гиды (возможно, – первые гиды в мире!). Они рассказывали прибывшим о славной истории игр, храмов, наиболее знаменитых олимпиоников и, конечно же, – прекрасных статуй. И молодые греки слушали все это так, как слушают прекрасную и не слишком правдоподобную легенду.

Во второй половине III века Элладе угрожает племя герулов. В Олимпии лихорадочно ведутся фортификационные работы. Для возведения крепостных стен разбираются спортивные сооружения и даже целые комплексы. Но до Олимпии герулы не дошли.

Однако главным могильщиком олимпиад стали не захватчики и не могущественные тираны, и даже не варвары-кочевники, а христианская церковь. Как государственная религия Римской империи христианство не желало терпеть рядом с собой прекрасный и столь соблазнительный эллинский пантеон. Тем более что «языческие игры» с их гармонией человеческого тела и разума входили в опасное противоречие с главными догматами христианского вероучения. В частности, они противоречили и властному призыву клерикалов «умерщвлять грешную плоть».[125]