«Чем они подкупили его? — подумал Кэм. — И какие обещания услышал бы я, если бы включил ночью одну из раций?»

— Мы должны доставить тебя в лабораторию, — продолжал между тем Ньюкам.

Кэм поднял руку, словно школьник, собирающийся задать вопрос. Забинтованную руку. Несколько сантиметров размотавшегося бинта свесились из-под перчатки. На нем были пятна грязи и разводы ржавчины от щитка автомобиля, похожие на мазки крови. Кэм резко вскинул левую руку, отвлекая внимание сержанта, а правой вытащил пистолет.

Ньюкам вздрогнул. На секунду показалось, что он готов схватиться за винтовку, — но вместо этого замер, держа открытые ладони перед собой.

— Отдай мне рации, — приказал Кэм.

Майор Эрнандес осторожно ступал с грузом на плечах, чтобы не потерять равновесие и не съехать вниз по склону. Здесь ничего не стоило вывихнуть лодыжку, особенно сейчас, когда он весь увешан снаряжением.

В Скалистых Горах на высоте четырех километров даже солнечный майский денек был морозным и свежим — а ночи убийственными. Оружие заклинивало от холода. Зубные пломбы, очки и кольца оставляли ожоги. Как и бойцы под его началом, Эрнандес закутывался поплотней, и его маскировочную куртку цвета хаки распирало от многочисленных слоев одежды. Но лучше уж терпеть неудобства, чем замерзнуть. Однако это делало их неповоротливыми.

— ААААААА! — прокричал кто-то из солдат у него за спиной, и Эрнандес услышал лязг металла.

Сердце пропустило удар, но майор взял себя в руки и отстегнул трос. Когда Эрнандес шагнул в сторону от скалы, взглядом разыскивая своего бойца, у него из-под ног вырвалась двадцатикилограммовая глыба.

Рядовой Котовиц стоял на коленях у стены ущелья, сжимая предплечье. Эрнандес заметил темные капли на камнях и ледоруб со следами крови и обрывками кожи.

— Эй! — крикнул майор, подзывая Пауэрса и Тьюнис, уже спешивших к месту происшествия.

В этом ущелье их было всего восемь. Эрнандес обернулся к Пауэрсу.

— Поработаешь вестовым, — сказал он. — Позови врача. Только не спеши. Нам ни к чему собирать по кускам еще и тебя, ясно?

— Да, сэр, — ответил Пауэрс.

— Проклятый ледоруб пробил мне руку, — провыл Котовиц.

Сьюзан Тьюнис вскинула собственный ледоруб как дубинку.

— У вас нет права заставлять нас так вкалывать, — пропыхтела она.

Дыхание вырывалось из груди женщины короткими хрипами, а стальная палка в руках ходила в такт с грудной клеткой.

Эрнандес, присевший рядом с Котовицем, не шевельнулся, только взглянул на нее снизу вверх.

— Можешь помочь мне? — спросил он.

— Мы должны использовать взрывчатку, а не копать как проклятые! — выдохнула Тьюнис.

Эрнандес оглянулся за поддержкой, но этих солдат он почти не знал, а никого из его ветеранов тут не было. Штатное расписание пришло в полный беспорядок. В нем не хватало ротных командиров — только сам майор, три сержанта и капрал, — и Эрнандес собирался повысить как минимум шестерых, если отыщутся подходящие кандидатуры.

Он не мог спустить на тормозах нарушение субординации. Выпрямившись, майор встретился взглядом с Тьюнис.

— Не зарывайся, морпех, — сказал он.

Лицо женщины побелело от напряжения.

— Помоги мне.

Эрнандес постарался, чтобы это прозвучало не как приказ. Если Тьюнис откажется, придется ее заставить — так что надо было как-то переключить внимание бойца. Майор сбросил с плеч куртку и снял одну из рубашек. Кровотечение у Котовица почти остановилось, потому что кровь смерзлась вокруг кулака красной ледяной коркой. Тем не менее, надо было перетянуть рану. Если этого не сделать, внутреннее кровотечение могло продолжиться.

Снова надев куртку, Эрнандес ощупал пальцы и запястье Котовица, проверяя, нет ли переломов. Переломов не было, но ладонь выглядела ужасно. Майор разрезал рубашку ножом на три полосы. Свернув одну квадратом, он пропихнул ткань в рану, а двумя другими как можно плотней перетянул кисть руки.

— Это должно помочь, — сказал он. — Ты можешь идти? Давай-ка спустим тебя с горы.

— Да, сэр, — скрипя зубами, ответил Котовиц.

Тут вдруг эхом откликнулась Тьюнис.

— Сэр, я прошу прощения. То есть мы просим прощения, сэр.

— Ты перенервничала, — сказал Эрнандес, не желая обострять ситуацию.

Еще секунду посверлив девушку взглядом, майор отвернулся и крикнул:

— Остальные — возвращайтесь к работе! Но, Бога ради, смотрите, что делаете.

Бойцы колебались. Эрнандес почти готов был наорать на них, но скрыл свое раздражение. Вдобавок майор понял, что не стоит оставлять Тьюнис с остальными. Корень проблемы был в ней.

— Подопри его с другой стороны, — попросил он.

Поддерживая Котовица, Эрнандес и Тьюнис выбрались из ущелья на унылое, поросшее мхом плоскогорье. Деревьев тут не было — только стебли жесткой травы и немногочисленные цветы. Растительность состояла в основном из дырявого ковра бурого мха, раскинувшегося среди бледных, испятнанных темным лишайником валунов. Множества валунов. Камни и снег. По сути, на некоторых участках снег до конца никогда не таял.

Воздух здесь был ледяным и разреженным. Всем выжившим пришлось привыкнуть к высоте, но головная боль и тошнота неизменно преследовали обитателей Лидвилла — а город находился на уровне трех тысяч метров. Здесь, почти километром выше, каждое физическое усилие вызывало одышку: легкие работали быстрей, чтобы набрать достаточно кислорода, и воздух почти не успевал прогреться в носовых пазухах. Не требовалось много времени, чтобы повредить легкие или даже замерзнуть изнутри. Температура тела понижалась раньше, чем человек успевал заметить. Беспокойство тоже было одним из побочных эффектов гипоксии. Мозг, не получающий достаточно кислорода, естественным образом запускал панику — и это только осложняло жизнь людям, и без того испытывающим сильные перегрузки. За четырнадцать месяцев Эрнандес успел повидать немало солдатских трупов, отправленных передовыми отрядами и патрулями обратно в Лидвилл.

Древние и безжизненные вершины гор не были предназначены для человека. Оранжево-серые скалы обкатывал ветер, затем они раскалывалась, и ветер принимался за них снова. С людьми стихии делали то же самое, только намного быстрее. Эрнандес отдал приказ копать и возводить укрепления в течение всего нескольких часов после полудня и строго по сменному графику. Никто не работал целый день, вне зависимости от того, насколько опасной была ситуация. Его отряд добрался до этого склона всего сорок восемь часов назад. Трое уже выбыли из строя, а теперь еще Котовиц. Не было особого смысла строить надежные бункеры, если некому будет в них сражаться.

«Это относится и к тебе тоже», — подумал он.

У него болела спина, кисти рук и голени. Фрэнку Эрнандесу едва перевалило за сорок, но мороз награждал артритом всех без разбора.