Потом выяснилось, что у Эболы много способов ухода от иммунной системы. И большинство из них определяется свойствами белков, которых у Эболы семь. Основных. Один, например, умеет блокировать продукцию собственного интерферона. Другой умеет блокировать даже введенный интерферон. Поэтому, вводя целый вирус в составе убитой вакцины, я сразу блокировал иммунный ответ. Отсюда отрицательный результат.

– И что же делать? Что ты предпринял?

– Я что предпринял? Сделал главную ошибку в своей научной жизни.

– Это как?

– В это время появился новый подход к созданию вакцин. Рекомбинантные вакцины. Для этого используют некие банальные вирусы, не вызывающие значимой негативной реакции у человека. Аденовирус, вирус везикулярного стоматита. Это сейчас наиболее популярные у молекулярных биологов-вирусологов носители. В биологии носителя принято называть вектором. Вирус-носитель генетической встройки назовут вектором. И клеща, носителя вируса клещевого энцефалита, тоже могут назвать вектором. Но я отвлекся.

Молекулярными «ножницами» отрезают кусочек генома вируса вектора и вшивают кусочек генома от возбудителя, против которого делают вакцину. Этот кусочек должен кодировать значимый участок возбудителя, чтобы иммунная система реагировала на него как на сам возбудитель. Вот по этой схеме позднее коллеги не из нашей страны и сделали отличную вакцину. Поскольку встроили они кусок поверхностного белка, они избежали негативного влияния других белков Эболы и получили чистый и эффективный ответ.

– А твоя-то ошибка в чем?

– Открытие мы перед этим сделали. И находились в такой эйфории.

– Ну-ка, ну-ка. Расскажи, как это делают открытия.

– Это долго. Хотя правда интересно. Ну, давай вкратце. Животные, кроме человекообразных обезьян и человека в том числе, к вирусу Эбола не восприимчивы. Не болеют. На чем тогда ставить опыты? Обезьян не напасешься. Да и тяжело, и дорого, и опасно. Лучше всего морские свинки. Они самые безобидные. Не укусят. И мы адаптировали вирус к морским свинкам. Без всяких генетических фокусов. По-мичурински[32]. Селекцией. Дикий штамм был для них не патогенен вообще, а стал убивать. Новый штамм. Сравнили буковки генома дикого и нового. Нашли несколько замен. Выбрали, какие из них отвечают за изменение патогенности. Оказалось, всего одна. Представляешь? Одна буква заменилась из двадцати тысяч – и получите нового хозяина. Был, правда, шикарный прикол в этой истории. Его уже потом обнаружили, когда появился метод обратной генетики. Это когда не из вируса геном выделяют, а наоборот. Из буковок собирают ген и потом его оживляют, вводя в клетку в специальных условиях. Оказалось, что вирус с такой заменой нежизнеспособен. Чтобы вирус от этой замены не погибал, нужна еще одна замена в одну буковку и совсем в другом белке.

Ну вот и мы от счастья, что обнаружили такой интересный феномен, обозвали его фактором вирулентности, хотя это был скорее фактор тропности[33]. И встроили ген этого белка в вектор, на тот период самый популярный, – в вирус осповакцины. Этот белок как раз и подавлял индукцию интерферона. В очередной раз пролетев с вакциной, я решил сначала получше поизучать патогенез болезни, надеясь там найти секрет вакцины. А надо было всего-навсего встроить кусочек поверхностного белка. Но это уже сделал не я.

– Значит, вакцина все-таки есть.

– Да, есть, и отличная. Да и у нас тут что-то сделали. Но поскольку сделано без меня и публикации мне не очевидны, я только отметился, что провакцинировался, а сам привез от коллег то, что точно работает как из пушки. Она даже при введении после заражения эффективно защищает.

– Так что тогда за паника? Раз ты так надежно защищен. Дозу большую ты при таком способе заражения получить, наверное, не мог, чтоб опасаться, что доза пробьет вакцину. Чего тогда за кипиш?

– Ты уже услышал, что одним из подходов к исследованиям послужило создание измененного варианта. Сначала это был способ создания лабораторной модели. Потом оказалось методическим подходом к изучению генома вируса и биологии. Так что изучение измененных вариантов было очень интересно и перспективно во всех отношениях.

– Чем же?

– Я понял, что несложными манипуляциями, практически селекцией, можно получить варианты вируса Эбола с измененной вирулентностью. Это стало моей идеей фикс. Ведь вирус на самом деле патогенен только для человека и обезьян. К нему также восприимчивы новорожденные мышата и хомяки, но уже буквально через несколько дней после рождения теряют эту способность. Это не позволяет использовать их для исследований вакцины и создает сложности для проверки эффективности лекарств.

Использовав обычные методы селекции, как я только что тебе рассказал, мы получили штамм вируса, патогенный для морских свинок. Это была очень удобная модель для исследователей. Кстати, американцы пошли другим путем: они подобрали линию морских свинок, чувствительную к дикому штамму вируса Эбола, и лишь позднее адаптировали вирус для этих животных. Правда, на этом они не остановились и адаптировали вирус к мышам, чего я не делал, поскольку в это время адаптировал вирус к куриным эмбрионам и человеческим диплоидным[34] клеткам. У одних была высокая вируспродукция, а у вторых – родство с тканями человека. И то и другое важно для убитой вакцины.

Но идея адаптировать вирус еще и к мышам показалась мне очень полезной, и мы занялись этим, получив парадоксальные результаты. Мы сразу же обнаружили, что после инъекций мышам вирус длительное время бессимптомно циркулирует в их организме. Поскольку резервуар вируса в природе неизвестен, мы решили рассмотреть, возможна ли в эксперименте следующая схема. Корочку хлеба смачиваем суспензией вируса и подкидываем голодным диким мышам. Потом мышь слегка усыпляем, чтобы она была вялой, и подкидываем обезьянам. Если обезьяна съест мышь и заболеет, можно предположить такую цепочку, потому как известны случаи заболеваний охотников, которые ловили вялых обезьян и съедали, слегка обжарив. Известны и случаи массовой гибели обезьян от Эболы в джунглях.

Сказано – сделано. Наловили нам студенты диких мышей в общаге. Мы продумали все хитрости безопасной работы, потому что дикие мыши – это не белые. Накидали им сухарей, намоченных в вирусе.

– Ну и что, получилось?

– Получилось вроде, но, чтобы написать об этом статью, надо несколько раз повторить эксперимент для статистической достоверности. А где я обезьяну возьму? Она тысячу баксов стоит. Но первую часть сделали и показали, что заражение мышей с пищей и последующее носительство вируса Эбола возможно. А во второй селектировали вариант, который, не вызывая гибели мышей, нарабатывался в их органах в огромных, просто колоссальных количествах. Этакий живой ферментер, маленький, но заменяющий собой десятилитровый. Повозился я с ним полгодика и уничтожил. Побоялся, что по голове за такие эксперименты надают. Либо те, либо эти. А скорее всего, те и другие сразу и сильно. Свои – за самодеятельность, у нас ведь инициативных не любят. А те скажут, что опять оружие делаю. Я у них и так оружейником числюсь.