Политическая «необходимость» во многом создается нами самими.

Фридрих Август фон Хайек

Распад СССР означал для государств Центральной Азии необходимость создания национальных вооруженных сил. Армия является для стран региона жизненно важным инструментом, а не просто атрибутом полноценного государства. Тем более что традиция военной службы и собственных вооруженных сил имела глубокие корни. Армии великих тюркских каганатов, государств Саманидов, Караханидов, империи Чингиз-хана и Тимура были известны всему миру. Но уже в позднее средневековье армии государств Центральной Азии утратили былую славу и величие. Вооруженные силы среднеазиатских ханств в XIX веке были угрозой только для собственных народов и таких же закосневших соседей.

Вот как описывается русскими исследователями, например, армия Хивинского ханства: «Хивинцы не имеют постоянного войска, но в случае надобности узбеки и туркмены, составляющие у них собственно воинственное народонаселение, принимаются, по приказанию хана, за оружие. Дисциплины в таком сборном войске, разумеется, нет никакой, а вследствие того нет порядка и подчиненности… Списков солдат не ведут… Каждый воин обязан сам заботиться во время похода о содержании своем…».[60]Постоянное войско Кокандского хана состояло из 2 тыс. сарбазов и 300 артиллеристов. «И она не могла похвастаться ни дисциплиной, ни хорошей организацией. Она набирается большей частью из бездомных бродяг, ищущих лишь готового пропитания и не годных ни к какой деятельности».[61]

Только географические и климатические условия были препятствием для проникновения завоевателей. Например, суровая зима 1839–1840 годов стала основной причиной неудачи хивинского похода Оренбургского военного губернатора В. А. Перовского. Четырехтысячный отряд пехоты с 12 пушками и 10-тысячным верблюжьим обозом к 20 декабря добрался до Эмбенского укрепления, потеряв до 2 тыс. верблюдов. 1 февраля Перовский вышел к Ак-Булаку К этому времени множество участников похода было обморожено, пало еще 5 тыс. верблюдов, а впереди находилось суровое плато Устюрт, заметенное глубокими снегами. Запасы топлива, продовольствия и фуража были на исходе; подножного корма не было. Дальнейшее движение могло привести к гибели всего отряда, и его командир приказал повернуть назад.[62]

Слабость была очевидна и для кочевых государств. Например, междоусобица ойратских феодалов в Джунгарском ханстве, вторжение многочисленной армии Цинской империи и эпидемия оспы привели страну и народ к гибели. Из 600 тыс. ойратов в живых осталось 30–40 тыс., спасшихся бегством в пределы Российской империи. Это был важный урок для народов и государств региона. И своеобразное предупреждение на будущее. Но уроки истории чаще всего проходят впустую.

Во второй половине XIX века регулярная российская армия достаточно легко преодолела сопротивление местных властителей и установила господство русских царей над этой частью Азии.

После падения самодержавия и начавшегося экспорта революции средневековая по своей сути армия бухарского эмира не смогла оказать длительного сопротивления Красной армии. Тем не менее взять Бухару за сутки, как предполагал М. Фрунзе, не удалось. Акция, длившаяся с 29 августа по 8 сентября 1920 года, вошла в историю как Бухарская народная революция. Да и после завоевания сопротивление не прекратилось, а продолжалось в форме басмаческой партизанской борьбы еще почти полтора десятилетия. Как писал впоследствии известный советский дипломат Л. М. Карахан: «По опыту Хивы, Бухары (да и самого Туркестана) мы знаем, что степень признательности (восточного) населения к образовавшимся вместо эмиров (советским) правительствам определяется количеством русских штыков, находящихся в этих (новых) республиках».[63]

В период колониального господства России казахи, кыргызы, узбеки и туркмены, а также представители других восточных народов Центральной Азии не призывались на службу. Исключение составляли дворяне, лица, имеющие европейское образование, принявшие православие, вошедшие в состав российской бюрократии.

Попытка осуществить массовый призыв «туземного населения» на тыловые работы в 1916 году привела к массовому восстанию, которое подавлено было весьма жестоко. Призыв противоречил условиям подданства народов Средней Азии и Казахстана. Например, в грамоте, высочайше пожалованной султанам Большой Киргиз-кайсацкой (казахской) орды о принятии их в подданство, говорилось, что «султаны и весь киргиз-кайсацкий народ, им подвластный», будут «совершенно свободны от рекрутской повинности во всякое время». Грамота была скреплена Государственной печатью и выдана 13 мая 1824 года в Санкт-Петербурге.[64]

Освобождение от воинской повинности не касалось народов Поволжья. Накануне войны представителей тюркско-мусульманских народов (татар, башкир, мещеряков и тептярей), служивших в регулярной российской армии, насчитывалось: нижних чинов – 38 тыс. (3,1 %), из которых признавали себя мусульманами 35,8 тыс.; штабс-капитанов, поручиков, подпоручиков и прапорщиков – 37; полковников, подполковников и капитанов – 186, генералов – 13 (в том числе «магометанского» вероисповедания – 10). Всего в России было 269 офицеров-мусульман.[65]

Одновременно в царской армии появились и добровольческие части из мусульманских народов. Известна была храбрость текинского (туркменского) полка, татарского (азербайджанского) полка в составе так называемой Дикой дивизии.

Представители народов Центральной Азии после установления советской власти стали призываться на службу. Здесь даже формировались национальные части, особенно в годы Второй мировой войны. Германия и Япония также создавали воинские формирования из колонизированных своими противниками народов, которые должны были бороться против своих угнетателей. В Германии, например, был сформирован Туркестанский легион.

Распад системы социализма означал и окончание военного противостояния между двумя мировыми системами, ликвидацию межгосударственных структур социалистического блока и, прежде всего, Организации Варшавского договора. Страны Восточной Европы освободились от советского военного присутствия и постепенно трансформировались по большей части в «Новую Европу» с активным участием в НАТО. Ликвидация советских военных баз походила больше на бегство, чем на вывод войск, и создала дополнительные проблемы для экономики СССР.