была против любых монополий. Но он, Павел не против, если на общее благо.

Глава 5

Глава 5

Петербург

27 декабря 1795 года

В 11 утра 27 декабря 1795 года, когда на улицы Петербурга уже стали выходить чуть заспанные обыватели, они узрели картину, которая заставляла одних становится на колени и читать молитвы, иные просто крестились. Кто-то даже ронял скупую слезу. Все провожали в последний путь Великую императрицу. Ну а кто еще может лежать в гробе, который расположился на черном катафалке, ну а позади его шла императорская фамилия? [здесь и далее приближенное описание событий, согласно летописи Александро-Невской лавры].

Узнай горожане, что в гробу лежит только недавно выкопанный из могилы мертвец, то действия людей должны были быть сродни тем, что они, пребывая в неведении, и делали. Может только крестились еще неистовее, да большее количество мирян плюхнулись на колени, приминая неубранный снег. А еще, неизменно иными были бы взгляды, без слез, но с ужасом.

Мерно шел снег, тяжелыми хлопьями устилая мостовые, которые немного оледенели и оттого, казалось, что процессия, следующая за гробом чуть пошатывается, несколько неуклюжа. Так можно идти или в состоянии глубокой печали, или, что и было на самом деле, дабы не упасть на скользких камнях мостовых.

Ни у кого не возникало особого желания думать. Зачем? Разве есть место рациональному в период скорби? Но случись то, что пытливый разум затребует ответов, то первым вопросом будет: а почему они идут со стороны кладбища во дворец, а не наоборот? Впрочем, кто их знает, этих венценосных особ! Они и могилы в храмах копают для своих родственников.

— Охочки! Какоже ему бедняге тяжко! — высказывалась одна пожилая женщина, глядя на человека, который плелся сразу вслед за кавалергардами.

Впереди шел Алексей Григорьевич Орлов, тот самый, что принял деятельное участие в смерти Петра Федоровича, кто написал письмо Екатерине Алексеевне, в котором говорил о нечаянном, непреднамеренном убийстве.

Павел Петрович посчитал, что так, подобным шествием, сродни Крестному, Орлов-Чесменский если и не искупит свою вину, то хотя бы покается в содеянном. Были мысли у Павла Петровича заявить во всеуслышание то, что ему рассказали только по восшествию на престол. Он хотел кричать, карать, потом миловать, после замкнулся и долго смотрел в окно, не замечая происходящего. И лишь идея заставить Алексея Орлова нести корону, которую после возложить на гроб Петра Федоровича, смогла немного затушить бурлящие эмоции и чувства русского императора.

Последний кирпич, одиноко валявшийся около места, где мог быть семейный многоэтажный дом, полный любви и взаимопонимания, и тот, как многие ранее, превратился в труху. Мать убила отца! А убил он — Алексей Орлов.

Брат бывшего, ныне покойного, фаворита Екатерины Алексеевны Григория Григорьевича Орлова, еще не настолько старый человек, чтобы было, действительно тяжело идти. Но мужчина только за сегодняшнее утро постарел лет на десять от понимания, какому унижению он сейчас предается. Он, герой Чесменского сражения, где Россия разгромила наголову превосходящий турецкий флот, он, человек, который половину жизни положил на то, чтобы в России были отличные лошади и, казалось, вечный дефицит в кавалерии оказался конечным. И сейчас все смотрят на убийцу, а не на героя. Все заслуги Алексея Орлова меркнут перед одним эпизодом пьяной драки с уже подписавшим отречение Петром Федоровичем.

Орлов шел, как и другие, стараясь не упасть на скользких камнях, не за себя боялся, а за то, что он, и так уже униженный, может уронить корону, которую нес на вытянутых руках. Напряжение, некоторые боли в ногах из-за варикозного расширения вен, страх, униженность — в итоге Алексей Григорьевич казался болезненным и вышагивающим только на морально-волевых качествах.

Невообразимое, оскверненное, началось сегодня еще до восхода солнца, когда в семь утра, тело Петра Федоровича положили в новый гроб, оббитый золотым глазетом, с императорскими гербами и с серебряными гасами. В Благовещенской церкви открыли гроб для того, чтобы все желающие могли «проститься» с императором. Да, именно так и требовал относиться к своему отцу Павел Петрович, словно тот был коронован. Хотя… церемония перезахоронения еще не закончилось, будет и коронация.

Павел подошел к гробу и первым, среди присутствующих, поцеловал в лоб своего отца. Рядом стояла супруга императора, его дети, жена наследника.

— Ну же, прощайтесь со своим дедом! — заметив смущение, потребовал Павел Петрович.

У императора застило глаза, он перешел в состояние безумия. Павел хотел рыдать, понимая, что у него отобрали жизнь, когда убили отца. Не видя матери, лишь покоряясь императрице, уже давно Павел Петрович идеализировал своего отца, находя в этом отдушину и наделяя такое явление сакральными смыслами.

— Ну же! — теряя последнее терпение, выкрикнул император.

Будущая императрица Мария Федоровна с укоризной посмотрела на своего супруга, после перевела взгляд на детей, сочувствуя им и сопереживая. Сейчас придется целовать уже не человека, а начавшее разлагаться тело, которое пытались бальзамировать вторично, но от этого труп не мог стать приятственным глазу.

Мария Федоровна подошла к гробу, еще раз умоляюще посмотрела на своего супруга, но Павел демонстративно отвернулся и лишь обидчиво чуть поворачивал голову в сторону гроба, чтобы зафиксировать взгляд на том, как лобызают останки его отца. Мария Федоровна поцеловала, резко выпрямилась, приложила платок ко рту и усилием воли сдержала рвотные позывы. Она сделала несколько шагов в сторону и спряталась за колонну. Совершив несколько глубоких вдохов и выдохов, будущая императрица вернулась к гробу и с еще большей укоризной, не отворачивая взгляда, смотрела на своего мужа.

А в это время демонстративно спокойно, даже с некоторой горечью о потере своего дела к гробу подошел Александр Павлович. Внешняя оболочка спокойствия и великолепная актерская игра позволили Александру почти не проявить своего недовольства и брезгливости. Он также поцеловал и руки своего деда Петра Федоровича и лоб, то что от них осталось.

Решительно, синхронно сделали шаг к гробу жена Александра Елизавета Алексеевна и второй сын императора Константин Павлович. Константин замялся. Он не знал, как поступить. По этикету он должен уступить даме право первой попрощаться с усопшим, пусть даже это не ее прямой родственник. Вот только в подобной ситуации такая уступка может расцениваться и как бесчестие, словно не защитил даму перед некой опасностью.

— Прошу вас, Константин Павлович, это же ваш дед, — тихонечко, словно мышка, на французском языке сказала невестка императора.

— Благодарю вас, сударыня, — вполне искренне отвечал Константин.

Константин Павлович не был брезгливым человеком. Да, и тот, кто готовится к военной