нашем доступе, архивариусы, видимо, решили смахнуть пыль с себя, или прикоснуться к реальным делам, и спешили на помощь. Условие было только, чтобы в итоговой реляции по результатам работы, некоторые имена были написаны и поданы императору. Да и ладно, если люди делают вклад в общее дело, так и пусть, после моей фамилии, написанной большими буквами будут и другие. Как в титрах к фильму: режиссер такой-то, продюсер этакий, ну а дальше обои с именами, которые никто и никогда смотреть не будет.

Уже на четвертые сутки работы, когда усталость начала пробиваться сквозь картонную стену из кофе, прибыли студенты из Москвы. Семинаристов не отпустили, несмотря на то, что такая договоренность с митрополитом Гавриилом, шефом Главной семинарии, была. Сперва понадобился день, чтобы студенты вошли в курс уже систематизированной работы и стали действенно помогать.

То, что так быстро, несмотря на заснеженные просторы, привезли студентов, заслуга Державина, который сейчас отправился повидаться с родными, ну или просто устал и придумал повод, но помог крепко. Студенты, наверняка, прокатились с ветерком. Тут, может и запряженными тройками доставляли.

И что сказать? Не зря. Это я хорошо придумал насчет такой вот практики студентов университета. У парней горели глаза. Это же просто успех, разбирать дела за Сенатом! Так и сам себя сенатором начинаешь чувствовать. К чести сенаторов, оставались и те, кто постепенно, но вливался в работу и брал то одно дело на рассмотрение, то другое.

Все дела, которые уже рассмотрены и по которым вынесены предварительные вердикты, отправлялись на согласование в Общее собрание Сената, после чего решение по делу утверждалось. Было несколько дел за два дня, которые вернули на доработку, ну и парочка сенаторов направилась в Межевой департамент, чтобы там еще раз все основательно посмотреть по тем двум делам, да вынести «правильный» вердикт. Я понимал, что кому-то наступил своим решением на пятку, оттого не противился изменению вердикта, за что получал благодарность и даже приглашение на обед.

Ну а 24 декабря безумный марафон прервался. Все-таки Рождество и работать в такой праздник, как и в Новый Год, было бы неправильным. Даже государь не одобрил бы.

*………….*…………*

Петербург. Зимний дворец

24 декабря 1795 года. Вечер (Интерлюдия)

Император Всероссийский Павел Петрович пребывал в растерянности. Государь занимался законотворчеством и подписывал указы, которые были готовы еще до того, как наследник престола стал приемником.

Полчаса назад был подписан указ о создании фельдъегерского корпуса. В Пруссии он есть со времен Фридриха Великого, так почему нет в России? Не порядок, должен быть. Впрочем, такое подражание можно считать вполне продуманным и нужным для России.

— Вот, Юрий Александрович, и не знаю, как поступить с двумя людьми, — обращался Павел Петрович к только позавчера назначенному статс-секретарем императора Неделинскому-Мелецкому.

— Дозволено ли мне будет узнать, государь, о ком идет речь? — спросил уже бывший директор Главного Народного училища в Москве.

— Я о Костюшко и о Салтыкове Николае Ивановиче. С поляком несправедливо обошлась моя матушка. Я уже писал Тадеушу, чтобы он присягнул мне и пошел на службу в русскую армию. Такая свежая струя в нашей закостенелой армии нужна. Но он отказался, да еще в наглой форме. Ну а Салтыкова я хотел бы наградить, но не хочу видеть близко рядом со собой, — рассказал о своих печалях император.

Неделинскому-Мелецкому было интересно, почему именно об этих людях думает император, если уже через три дня Павел Петрович наметил похороны матушки, ну и… батюшки, тело которого уже эксгумировали и проводили повторное бальзамирование, чтобы тот мог не пугать своим видом, а быть, словно только что почил. Не о похоронах ли нужно разговаривать?

Однако, Юрий Александрович, еще две недели назад считавший, что никогда не будет более принят в высшем обществе Петербурга, да и в некоторых домах Москвы, не станет перечить своему избавителю от забвения. Нынче Неделинский-Мелецкий сделает все, чтобы остаться рядом с троном.

Это же сладостное чувство, когда те, кто еще двенадцать лет назад отказали Юрию Александровичу в визитах, теперь унижаются, готовы на все, лишь бы выказать новому статс-секретарю свое почтение. Так что, нет, пусть император будет безумным, Неделинский-Мелецкий готов вместе с монархом сходить с ума.

— Скажите, Юрий Александрович, а обязательно ли мне, даруя чин генерал-фельдмаршала, назначать того человека на должность? — спросил император, но не дал ответить статс-секретарю, продолжил. — Да, так верно будет. И почет и высший чин армейский, ну и поместье присмотрю Салтыкову. Людишек и земли не бывает много. Так и сделаю!

— Это мудро, Ваше Императорское Величество, — сказал Неделинский-Мелецкий.

— А с Костюшко… Слово пусть мне свое даст, что воевать супротив державы моей не будет и путь себе в Америки уезжает! Да, так! Пусть все знают, что государь Российской империи не злоблив, но справедлив! — настроение Павла Петровича резко улучшилось, когда он нашел решение волнующих вопросов.

Ну а насчет похорон, так император не волновался. Состоятся, куда деться. Пышностей отдельных не будет. Такие представления, что были когда-то на похоронах Елизаветы Петровны, избыточны. Главное, чтобы коронация прошла успешно, да у присутствующих дам падучая не случилась от того, что мертвеца, пролежавшего в земле более тридцати трех лет, переоденут и на его голову возложат корону.

Ну а как же? Должна же справедливость восторжествовать! А еще, Павел Петрович должен убрать и малейшее инакомыслие по поводу своего права повелевать и быть монархом-самодержцем. Если отец не был коронован, а мать узурпаторша… Можно же всякие дурные мысли положить на эту основу несправедливости. Нет, все будет, как нужно, и он, Павел восстановит порядок.

Был еще небольшой, но значимый повод для того, чтобы перезахоронить Петра Федоровича, отца нынешнего императора. Екатерина намекала при дворе о том, что Павел, сын не своего отца, законного Голштейн-Романова, а Сергея Салтыкова, с которым, тогда еще только жена наследника Российского престола, Петра Федоровича, крутила роман. Конечно, все это не правда, Павел это точно знал, у него даже портрет отца есть и он сравнивал себя и Петра Федоровича. Похожи, даже очень, больше сходства, чем с самой матерью. Но для всех остальных нужно провести неприятную процедуру и показать преемственность от отца к сыну, но никак иначе, чтобы даже стереть с памяти узурпаторство матери.

— Что там у меня еще? Куракин Алексей Борисович? Может войти! А какие сведения от Александра Борисовича Куракина? Едет ли, поспешает? — спрашивал и частично сам же отвечал император.

— Да, Ваше Императорское Величество, генерал-прокурор ожидает в приемной. Александру