Это был тот самый, странный мужик. Запыхавшийся, хрипло, с пересвистами дышавший, точно загнанная лошадь. Явно бежал, догоняя, и очень быстро.

Незнакомец, не дойдя до Сергея пары метров, устало согнулся, уперев ладони в колени, и принялся гулко, взахлёб втягивать в себя воздух, постоянно сплёвывая мокроту в землю на выдохе.

Иванов снова достал деньги. Обещал же.

— Держи, вот, — бывший инспектор протянул несколько купюр.

Мужчина снова удивил. Он отрицательно, не поднимая голову и не меняя положения, прерывая слова нутряными, сбивчивыми хрипами, попросил:

— Вы лучше меня с собой возьмите... В такой... одежде... никто не подберёт... не остановится... А вы чистый, в новом...

Окинув неизвестного бегуна взглядом ещё раз, Серёга был вынужден признать его правоту. Слишком бедно, неухоженно выглядел этот человек по сравнению с ним. Если близко не подходить — то с первого взгляда однозначно складывается впечатление, что это бомж. Хотя, может, так оно и есть. Не все бездомные — антисанитарные алкоголики и грязнули — среди них попадаются и вполне чистоплотные экземпляры.

Вот только ехать с ним в одной машине не хотелось категорически. Не потому что бывший инспектор брезговал неизвестным — такими глупостями он, как бывший работник органов, не страдал, а потому что непонятен, подозрителен, загадочен ему был навязчивый человек. И очень сильно дисгармонировал с Ванькой, с которым Сергей познакомился при сходных обстоятельствах. Прямо дежавю какое-то...

Иванов ему об этом прямо так и сказал, не особо выбирая выражения:

— Слышь, мужик — я тебя не знаю, чтобы в одну машину вместе садиться. Вдруг ты буйный, из дурки сбежал и нож под фуфайкой прячешь? Денег на дорогу дам без проблем, но дальше...

Неизвестный наконец-то разогнулся, судорожно кашлянул и понимающе ответил:

— Вы правы, кто бы спорил... Я, если честно, именно этого и боялся... Но мне назад дороги нет... Хорошо! Давайте! — он протянул вперёд руку и аккуратно взял деньги, которые бывший инспектор держал зажатыми между пальцев. — Попробую... Это лучше, чем ничего...

И в этот момент из-за поворота показался спешащий, громко ревущий усталым мотором автобус. Не дожидаясь взмаха руки, он остановился перед стоящими на обочине, распахнул переднюю дверь и сварливый голос водителя заученно пробубнил:

— За проезд при входе передаём.

Свободных мест в автобусе не оказалось, и потому Иванов, хорошо знакомый с реалиями местечковых перевозок, опытно протиснулся в конец салона и устроился у заднего окна, мрачно уставившись на дорогу, уперев руки в высокий поручень.

Неизвестный не отставал, тащился следом как приклеенный. Даже встал рядом. Сергей на него недовольно покосился, всем своим видом давая понять, что не готов к общению. Однако увязавшемуся следом мужичку было, похоже, всё равно. Едва шумный, скрипящий всеми узлами и агрегатами, старенький автобус отечественно-экономного производства тронулся с места, он принялся говорить, совершенно не заботясь тем, слушают его или нет.

— Меня Юра зовут. Я там уже четыре месяца, — не громко, сбивчиво, немного путаясь в словах от волнения, принялся рассказывать навязавшийся попутчик. — На заработки приехал. Сначала в области работал, но там с деньгами кинули, а потом на вокзале с одним козлом познакомился, он меня сюда и отвёз. Говорил — зарплата хорошая и на хозяйских харчах. Я и поехал. От чего же не поехать, тем более, когда на кармане ни шиша?

Иванов попробовал отрешиться от этой болтовни. После всех сегодняшних экспериментов он очень устал и теперь мечтал только об одном — поскорее добраться до дома и расслабиться. Нелегко ему дались сегодняшние опыты, ой, нелегко... А неугомонный человек занудливо продолжал тараторить:

— ... сначала нормально. Баня, койка, кормят. Я там старые казармы к ремонту под цеха готовил. Тяжёлая работа, но понятная...

«Лучше бы я попутку дождался» — малодушно подумал Сергей, вконец раздосадованный неинтересной ему болтовнёй над ухом.

— ...без выходных. Рабочий день — с 8 и до упора. Шабашили по-разному, однако редко раньше восьми вечера. Меня на макароны перевели. Их там много делают. Дёшево получается. Во всех деревнях берут с удовольствием. Не успевали...

«Нахамить ему, что ли, чтобы заткнулся?» — между тем крутилось в голове у парня.

— ... и жрали тоже одни макароны с постным маслом. Много давали. Мясо, окорочка эти, картонные на вкус, только по средам и воскресеньям. А зарплату не платили. Я по приезду им паспорт на хранение сдал, дурак. А как не сдать? В комнате по шесть человек живут, всяко хоть один да вор окажется. Я и раньше сдавал, когда в столице на стройке работал. Прорабу сдавал. Если выходил куда — то без проблем брал. Никогда ничего такого не было...

Наконец Сергей не выдержал и спросил:

— Зачем ты мне всё это рассказываешь?

Назвавшийся Юрием удивился, даже замер на секунду с открытым ртом. Потом он отвёл глаза в сторону и смущённо, едва различимо в общей какофонии автобусных скрипов и грюков, пробормотал:

— Совет хотел спросить... и помощи, если получится. Вы мне показались хорошим человеком, вот я и подумал, что могу вам всё рассказать. Я не сумасшедший, не в бегах, просто попал по дурости в переплёт. Извините... я... Скажите, пожалуйста, свой адрес или номер телефона — я при первой возможности верну вам одолженные деньги.

— Да не надо ничего возвращать, — смущённый таким поворотом дел, ответил Иванов. — Считай подарком.

Мужчина благодарно кивнул, а бывший инспектор, сам пока не понимая, зачем, принялся его разглядывать более внимательно. Что-то не вязалось в этом человеке, вот только что?

Одежда — дешёвка неинтересная: фуфайка в заплатках и старых пятнах, рабочие штаны, рабочие сапоги. Все вещи относительно чистые. Глаза — самые обычные, карие. Зрачки в порядке. Поведение хоть и дёрганное, эмоциональное, однако в пределах нормы. Похоже — не под веществами, по жизни такой.

Принюхался. Перегара нет, как нет и алкоголической одутловатости лица и похмельных мешков под глазами. Худой, однако если не врёт, то на макаронной диете это вполне нормальное состояние.

Взгляд переместился на руки. Грубые, заскорузлые, плоские от тяжёлой работы. С въевшейся под ногти грязью, с жёлтыми, бугристыми мозолями. Трудовые руки, знакомые с ломом и лопатой не понаслышке.

Обычный работяга, каких полно. Но есть в нём странность...

И тут до бывшего инспектора дошло, что именно его напрягает в этом человеке — отсутствие мата и прочей обсценной лексики в общении. Ни одного хулительного слова этот Юрий не произнёс. Интеллигент? Нет, не похож... Тогда что? Нецензурщина в мужских рабочих коллективах — она ведь как смола липкая, редкий ухитрится не измазаться. На ней разговаривают, объясняются, хвалят и ругают. А этот ни разу даже чёрта не упомянул.