– Ну конечно, – буркнул Жоффруа, – если теперь уж и с товарищами нельзя поговорить… – И учительница поставила его в угол, а Клотер засмеялся.

– Сейчас мы будем писать диктант, – объявила учительница.

Мы достали свои тетради, и Клотер тоже попытался одной рукой достать свою из ранца.

– Я тебе помогу, – сказал Жоаким, который сидел рядом с ним.

– Тебя никто не просит, – ответил Клотер.

Учительница посмотрела в его сторону и сказала:

– Нет-нет, малыш, конечно, не надо, отдыхай.

Клотер перестал копаться в ранце и сделал грустное лицо, как будто очень страдал из-за того, что не будет писать диктант.

Диктант был ужасный, там было полно трудных слов, например «хризантема», где мы все сделали ошибки, и «двусемядольное», и единственный, кто всё правильно написал, был Аньян. Каждый раз, когда попадалось трудное слово, я смотрел на Клотера, который сидел и радовался.

Потом прозвенел звонок на перемену. Первым, кто вскочил, был Клотер.

– Может быть, тебе с твоей рукой было бы лучше не выходить во двор, – сказала учительница.

У Клотера сделалось такое же лицо, как тогда, с диктантом, только ещё более огорчённое.

– Доктор сказал, что я должен дышать свежим воздухом, – произнёс Клотер, – иначе могут быть ужасные осложнения.

Учительница сказала, что ладно, но надо быть очень осторожным. И потом она первым пропустила Клотера вперёд, чтобы мы не могли толкнуть его на лестнице. Прежде чем выпустить нас во двор, учительница дала нам полно всяких указаний: она сказала, что мы должны быть осторожны и не затевать грубых игр и что мы должны беречь Клотера, чтобы не сделать ему больно. Из-за этого у нас пропала бо́льшая часть перемены.

Когда мы наконец вышли во двор, то пошли искать Клотера. Он играл в чехарду с учениками из другого класса, а они все дураки, и мы их не любим.

Мы окружили Клотера и стали его расспрашивать. Клотер был ужасно горд, что мы все так им интересуемся. Мы спросили, не сломался ли его красный грузовик. Он сказал, что да, сломался, но ему подарили полно всяких подарков, чтобы его утешить, когда он болел: парусный корабль, шашки, две машины, поезд и кучу книг, которые он собирается обменять на другие игрушки. И ещё сказал, что все с ним обращались очень ласково: доктор каждый раз приносил ему конфеты, а мама и папа перенесли телевизор к нему в комнату и готовили для него много разных вкусных вещей.

Когда начинают говорить о еде, у Альцеста разыгрывается аппетит. Он достал из кармана большой кусок шоколада и откусил.

– Дашь мне кусочек? – спросил Клотер.

– Нет, – ответил Альцест.

– А моя рука? – спросил Клотер.

– А плевать, – ответил Альцест.

Это Клотеру совершенно не понравилось, и он начал кричать, что тут пользуются тем, что у него сломана рука и он не может драться, как все. Клотер так раскричался, что прибежал воспитатель.

– Что здесь происходит? – спросил воспитатель.

– Он пользуется тем, что у меня сломана рука, – сказал Клотер, показывая пальцем на Альцеста.

Альцест ужасно рассердился и попытался что-то объяснить, но рот у него был набит, шоколад полетел в разные стороны, и из его слов никто ничего не понял.

– Вам не стыдно? – спросил Альцеста воспитатель. – Вы обижаете раненого товарища. В угол!

– Вот так! – показал язык Клотер.

– Это что же, – возмутился Альцест, – он будет валять дурака и ломать себе при этом руки, а я его должен за это кормить?!

– Действительно, – сказал Жоффруа, – ему только слово скажешь – и тут же в угол. Он нам уже надоел со своей рукой!

Воспитатель грустно на нас посмотрел, а потом заговорил с нами нежно-нежно, как папа, когда он объясняет маме, что собирается пойти на встречу со своими однополчанами.

– У вас нет сердца, – сказал нам воспитатель. – Я понимаю, что вы ещё очень юные, и всё же такое отношение меня ужасно огорчает. – Тут он замолчал, а потом как закричит: – В угол! Все!

И пришлось нам всем идти в угол, даже Аньяну. Он туда попал в первый раз и совершенно не знал, как это делается, но мы ему показали. Мы все стояли в углу, кроме Клотера, конечно. Воспитатель погладил его по голове и спросил, не болит ли у него рука, и Клотер сказал, что да, довольно сильно, а потом воспитатель пошёл заниматься одним из старших, который лупил другого старшего кем-то из младших. Клотер одну минуту весело на нас смотрел, а потом опять пошёл играть в чехарду.

Когда я пришёл домой, настроение у меня было плохое. Папа уже вернулся и спросил, что со мной такое. И тогда я закричал:

– Это нечестно! Почему и я не могу хоть раз сломать руку?

Папа посмотрел на меня с удивлением, а я повернулся и, очень сердитый, пошёл в свою комнату.

Сегодня утром мы не идём в школу, но ничего хорошего в этом нет, потому что вместо школы надо идти на осмотр в диспансер, чтобы там проверили, нет ли среди нас больных или сумасшедших. В классе каждому из нас выдали бумагу, которую мы должны отнести нашим папам и мамам, и там объясняется, что нам надо прийти в диспансер со справкой о прививках, со своей мамой и школьным дневником. Учительница сказала, что там нас будут тестировать. Тест – это когда вас заставляют рисовать такие маленькие картинки, чтобы проверить, не сошли ли вы с ума.

Когда мы с мамой пришли в диспансер, Руфюс, Жоффруа, Эд и Альцест уже были там, и настроение у них было совсем не радостное. Надо сказать, что те места, где есть доктора, лично меня всегда пугают. Там все кругом белое и пахнет лекарствами. Мои друзья сидели со своими мамами – все, кроме Жоффруа, у которого очень богатый папа и который пришёл с Альбером, папиным шофёром. Потом подошли Клотер, Мексан, Жоаким и Аньян, тоже с мамами, и от Аньянова плача поднялся ужасный шум.

Тут пришла очень симпатичная тётя, вся в белом, подозвала наших мам и собрала у них справки о прививках, а потом сказала, что доктор скоро нас примет и нам не придётся долго ждать. Но мы вообще-то совсем не торопились к доктору. Мамы начали разговаривать между собой, гладить нас по голове и говорить, что мы ужасно милые. А шофёр Жоффруа ушёл начищать свою большую чёрную машину.

– Что касается моего, – говорила мама Руфюса, – мне всякий раз страшных усилий стоит заставить его покушать; он очень нервный.