Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мишунь, салат маслом или майонезом заправлять?
— Чем хочешь, — голос раздраженный, злой.
— У тебя что-то случилось? — подошла, попробовала обнять.
— Ты можешь оставить меня в покое! — не сказал, заорал Князев.
Он резко поднялся и ушел в спальню, хлопнув дверью. Такого никогда между нами не бывало, да и ни с кем у меня не бывало, чтобы ни с того, ни с сего накричали, демонстративно ушли. Может, я чего не так сделала? Если всегда сдержанный Миша Князев вспылил, значит, довели, а тут ещё я бестактно пристаю. Впрочем, в чем моя бестактность, неужели в том, что спросила причину плохого настроения? Неприятно, конечно, но, видимо, я чего-то за собой не замечаю — навязчивость, болтливость, надо себя контролировать. Вспомнилась песенка, которую в детстве много раз слышала у походного костра: «Всю себя измучаю, стану я самой лучшею, по такому случаю ты подожди…». Папа был заядлым туристом — песни под гитару и походные байки составляли его духовную пищу. Этим он донимал маму, читавшую журнал «Иностранная литература» и посещавшую все выставки в Пушкинском музее. А чем я доняла Князева?
Я приготовила ужин, разложила красиво на тарелках жареное мясо, как Миша любит, посыпала зеленью и аккуратно приоткрыла дверь в спальню:
— Мишенька, ужин готов.
Тишина, свет выключен. Может, спит… Пошла на кухню, посидела, подождала. Включила телевизор, но события на экране не могли отвлечь от нелепой ситуации, в которую я неожиданно попала. Была бы в Москве — собралась и поехала домой, но как добраться из поселка до электрички или автобуса, едущего в Москву, я не представляла. Налила чаю в свою красивую чашку и залюбовалась — какая же всё-таки классная у меня чашка: если повернуть донышко к свету, то проступает силуэт женской головы в высокой прическе, это означает очень хороший японский фарфор, а на красиво изогнутом боку среди изящных цветов написано по-русски «Марусенька». На заказ что ли для меня в Японии чашку сделали… Я подошла к спальне, приоткрыла дверь. Темно и тихо. Осторожно вошла, не включая света, разделась и легла, прислушиваясь к мерному Мишиному дыханию.
Мне снилось, что меня целуют, целуют лицо, шею, а потом почувствовала, что это не сон, а целуют наяву. Открыла глаза и увидела улыбающегося Князева.
— Ну, наконец-то! Я уже боялся, что это летаргический сон.
Мы сидим на кухне, пьем кофе и обсуждаем предстоящую лыжную прогулку.
— Мишунь, а чего это вчера было?
— Пятница.
— Ты понимаешь, о чем я? С тобой чего вчера было?
— Голова болела, лег спать пораньше. Марусь, не нагнетай!
Я и не нагнетала, мне было просто снова хорошо, но хотелось понять, что вчера произошло, почему на меня кричали. Хотя Дашка правильно говорит: «Не надо искать смысла там, где его нет». Всё-таки она у меня умница: жизненного опыта никакого, но здравомыслия намного больше, чем у меня; в кого она пошла? Наверное, это от Панкратова…
С этого хмурого февральского вечера у меня с Князевым начались странные конфликты. Нет, не конфликты — размолвки. Хотя какие это размолвки, когда на тебя орут, швыряют телефонные трубки, хлопают перед носом дверью — конечно, конфликты. Но конфликтуют из-за чего-то, а здесь просто вспышки раздражения, переходящие в ярость. Может, Князев псих-неврастеник, но тогда ему надо принимать какие-нибудь таблетки, но как про это сказать? Я постоянно пребывала в напряжении: периоды абсолютного счастья сменялись часами, а то и днями полного отчаяния. Ещё немного — и самой клиника неврозов понадобится.
Ни на работе, ни дома меня не прекращал мучить вопрос: а что, если Князев меня больше не любит? Я цеплялась за каждую возможность доказать себе, что сказки превращаются в реальность: мне повезло как никому и никогда — меня полюбил принц на белом коне.
Мы с Ириной словно поменялись ролями. Теперь не мне, а Ирине приходилось сочувственно слушать про незаслуженные обиды и непонятные размолвки. С ней я делилась своими сомнениями в надежде услышать, что очевидные вещи совсем не очевидны.
— Мне кажется, что я его чем-то раздражаю. Но пусть бы прямо сказал, что я не так делаю.
— Маша, не надо стараться ничего объяснять. Объясняя его поведение, ты это поведение оправдываешь, а следовательно, допускаешь, что можно так вести с тобой и в дальнейшем.
— Но я боюсь его потерять.
— А чего бояться? Он тебе за эти три месяца всю душу вымотал. Посмотри, на кого ты стала похожа: дерганная, взвинченная! Гнилой зуб надо сразу рвать. Если сегодня ешь говно ложками, значит, завтра будешь есть половниками. Обратного хода не бывает.
Я была полностью согласна с каждым словом Ирины, но прекратить отношения с Князевым было невозможно. Ведь я его любила. Всё, что было со мной прежде, даже отдаленно не напоминало моё нынешнее состояние. Я много раз читала описания всепоглощающего чувства, но считала это писательскими выдумками. А вот теперь и меня накрыло с головой.
В воскресенье мы с Чумой и Людочкой сидели в кафе у метро. Чума сияла как новый пятак: у неё начинался очередной роман. Возвращаясь ночью по тёмной улице, она познакомилась с бородатым Шуриком, которого приняла сначала за грабителя, но быстро поняла свою ошибку и взяла к себе жить. И вот мы сидим и слушаем рассказ о невероятно одиноком человеке, который пил, курил, ругался матом, но теперь рядом с Танькой превратился в прекрасного принца. Вот так, просто: подняла валявшейся под ногами булыжник, потерла, а он оказался бриллиантом. Понятно, что Людочка ей вложила по полной: Людочка не любит, когда у кого-то жизнь складывается удачнее, чем у неё самой. Наверное, несчастья окружающих дают Людочке твердую почву под ногами, доказывая, что жизнь устроена правильно. А когда тем, кто хуже (а хуже Людочки в последнее время почему-то стали все), достается лучшее — где же в тот момент находится справедливость?
— А если он такой хороший, почему его жена за дверь выставила? — вполне законно поинтересовалась Людочка.
— Потому что сука, — логично объяснила Чума.
— Собака бывает кусачей, только от жизни собачей. Представь, как надо было бабу довести, чтобы она так озверела и выгнала мужа из дома с вещами в мешке для строительного мусора, — не унималась Людочка.
— Люд, а чего мне думать, чего и почему у него
