– Что? – сказал Арон.

– …сам заняться монтажом нашего очередного эпоса «Сладкое ложе мщенья»?

Аарон выбрал бутылку и откупорил ее. Хлебнул.

– Да, – сказал он. – Вот именно. Сам.

Увы, этой ракете так и не суждено было взлететь. Сумерки богов постепенно сменялись беспросветной ночью.

Сначала пил Аарон. Потом я. Потом его шурин.

Ни один из нас не стал избранником той эйфорической музы, которая некогда посещала Уиллиса Хорнбека. Ни в одном из нас, когда алкоголь проникал в нашу кровь, не шевелился червячок интуиции. Мы были лохи – что трезвые, что пьяные. Уиллис же, к восторгу критиков, повязывал повязку на глаза и, выходя на арену, голыми руками брал за глотку аллигатора вдохновения.

Конечно же, мы с Аароном побывали еще на парочке фестивалей. Мы вложили все свои сбережения в три эпические ленты, которые, как вы сами понимаете, не принесли нам ни цента. Компания «Хасураи Продакшн» приказала долго жить. Мы продали весь пакет образовательному телеканалу.

А что же Уиллис Хорнбек? Он поселился в типовом доме возле Монтерей-Парк и стал посещать вместе со своими детьми воскресную школу. От былой его гениальности не осталось и следа. Трезвость же его устрашала не только нас, но и тех редких критиков откуда-нибудь из Глазго или из Парижа, которые невесть зачем пытались взять у него интервью.

Вы спросите, что сталось со мной и с Аароном? Теперь у нас вот эта студия размером с обувную коробку, еще на тридцать футов ближе к кладбищу. Мы делаем небольшие картины, монтируя их по-прежнему на двадцати четырех бобинах, и бомбардируем ими всю Калифорнию и даже Мексику. На дистанции поражения находятся триста кинотеатров, соответственно, триста киномехаников. Сто двадцать из них уже показывали премьеры наших монстров. По-прежнему в такие теплые вечера, как сегодня, мы сидим, потеем в ожидании и молимся, чтобы зазвонил телефон. Тогда Аарон выслушает и завопит:

– Быстрее! Кинотеатру «Барселонская Аркадия» срочно требуется премьерный фильм! Живо!

И мы ринемся вниз по лестнице и весело пробежим через кладбище с бобинами в руках, надеясь на то, что в одной из аппаратных нас будет поджидать пьяный киномеханик с налитыми кровью глазами гения и с бутылкой хереса в руках.

– Стоп! – закричу я, едва наша машина выедет на автостраду. – Я оставил бобину номер семь!

– Все равно никто ничего не заметит, – фыркнет Аарон. – Уиллис Хорнбек-младший! Уиллис Второй! Отзовись, где бы ты сейчас ни был! Сэм, запевай песню «Я все равно тебя найду»!

Я выехал на Мотор-авеню уже под вечер и тут же заметил на противоположной стороне улицы старика, собиравшего потерянные мячики для гольфа.

Я затормозил так резко, что едва не врезался головой в лобовое стекло.

Простояв секунд десять на месте (на улице не было ни единой машины), я стал осторожно сдавать назад, пока не поравнялся с канавой, шедшей вдоль проволочного ограждения поля для игры в гольф. Старик тем временем поднял с земли очередной мячик и положил его в свою корзинку.

Нет, не может быть. Хотя… Нет…

Я припарковался у обочины и с минуту сидел в машине, размышляя о том, как же мне следует поступить. В конце концов я вышел на дорогу, пропустил ехавшую мимо машину, пересек дорогу и пошел вдоль канавы навстречу старику.

Не прошел я и пятидесяти шагов, как мы уже столкнулись лицом к лицу.

– Здравствуйте, – кивнул он мне.

– Здравствуйте.

– Хороший сегодня вечер, – сказал он, заглянув в корзинку.

– Богатый улов?

– Сами видите. – Он взвесил корзину на руках.

– Неплохо. Может быть, вам помочь?

– Что вы! – удивился он. – Я и сам смогу их разыскать.

– Конечно, конечно. Но минут через пять стемнеет, и искать их будет уже поздно.

– Верно, – согласился он и поглядел на меня с любопытством. – А почему вы решили мне помочь?

– Много лет тому назад сюда приходил и мой отец, – ответил я. – Он всегда что-нибудь находил, а потом продавал найденные мячики. Денег-то особых у нас никогда не водилось.

– Все понятно, – вздохнул старик. – Что до меня, то я прихожу сюда раза два в неделю. На прошлой неделе мне удалось найти столько мячей, что я даже смог пригласить супругу в ресторан.

– Я знаю, – кивнул я.

– Откуда?

– Это я так, – ответил я. – Идемте. Смотрите, мячик! А возле самой изгороди еще один! Сейчас я его достану.

Я перебрался через канаву и вернулся назад с мячом в руках. Старик с интересом посмотрел мне в лицо.

– Почему вы плачете? – спросил он.

– Неужели? Наверное, все дело в цветах. У меня аллергия.

– Мы знакомы?

– Возможно.

Я назвал ему свое имя.

– Странное дело, – рассмеялся он. – У вас такая же фамилия, как и у меня. Впрочем, мы вряд ли приходимся друг другу родственниками.

– Скорее всего, вы правы, – не стал спорить я.

– Будь мы родственниками или знакомыми, я бы об этом помнил…

«Господи, – подумал я, – вот это как. Какая, в конце концов, разница между синдромом Альцгеймера и смертью? И в том и в другом случае ты ничего не помнишь. Память там уже не нужна».

Старик обратил внимание на мою задумчивость и почему-то заволновался. Взяв у меня мячик для гольфа, он опустил его в корзинку.

– Спасибо.

– Там есть еще один! – сказал я, вновь спустившись в канаву, и, смахнув слезы с глаз, добавил: – Стало быть, вы так сюда и ходите…

– Что значит «вы так сюда и ходите»?

– Это я себе, – ответил я. – В том смысле, что вас всегда можно здесь застать.

– Ну, это уж как повезет.

Он вновь удивленно уставился на мое лицо.

– Странное дело. Когда-то у меня был сын. Хороший такой мальчишка. Но потом он куда-то исчез. Никогда не мог понять, куда же это он запропастился.

Ничего удивительного, подумал я. Исчез не он, исчез ты. Так, должно быть, бывает, когда вы прощаетесь с людьми и они для вас исчезают, а на самом деле это вы поворачиваетесь и уходите, идете и исчезаете.

Солнце скрылось за горизонтом, и теперь мы шли в полумраке, которого не мог рассеять свет одинокого фонаря, стоявшего на противоположной стороне улицы. Я увидел еще один мячик, лежавший в нескольких футах от ног старика, и указал на него кивком головы.

– Вот и все, – сказал он, поднимая мячик. – И куда же вы теперь?

Я собрался с мыслями и, посмотрев вперед, произнес:

– В любом гольф-клубе имеется девятнадцатая лунка, так ведь?[17]