И вывод: «Таков в понимании некоторых (ох, уж эти зловредные «некоторые», до чего их много развелось, чтоб им пусто было! – В. К.) писателей идеал нашего человека. Его они протаскивают в книги изо всех сил».

Что верно, то верно: протаскивают. Несмотря на такое процитированное выше тенденциозное истолкование образа героев многих книг, несмотря на пустопорожние по форме, но вредящие литературе по существу дискуссии об идеальном герое, о пользе или вреде «теории дистанции», мужественно перешагивая через обвинения в неправде, под стук неаргументированного штемпелевания: «не художественно», упрямыми, убежденными авторами в советскую литературу «протаскивались» Глеб и Даша Чумаловы, Чапаев и Клычков, Павел Корчагин, Воропаев, Мересьев – сотни подлинных героев нашей революционной эпохи. Честь и хвала писателям, совершившим и совершающим этот подвиг. Настя Ковшова Галины Николаевой, «слишком положительная и нетипичная», стала одной из любимых героинь у девушек многих стран.

В сражавшейся Народно-Демократической Корее, в Демократической Республике Вьетнам, отстаивавшей свою свободу, в колоннах войск шли специально назначенные бойцы, которые несли книги. Одни тащили пулеметы и снаряды, другие – книги, приравненные к боевому оружию. В арсенале средств освободительного боя были и они, книги советских писателей, и именно эти, с героями, знавшими «сетку» добра и зла, с героями, не колеблющимися в трудный час, но совсем не потому, что у них пустое сердце, а от полноты сердца, от принадлежности его народу. Такие книги помогали побеждать, и в этом их величайшая правда, что бы там о них ни говорили иные.

Если бы не перечисление имен молодых писателей, пришедших в литературу в самое последнее время, можно было бы подумать, что статья К. Паустовского это запоздалое эхо неверных высказываний прошлых лет. И мысли ее, надо сказать, не столько «простейшие» сколько залежалые и устарелые. После той поры, когда подобные рассуждения казались иным (иным!) новыми, смелыми и оригинальными, прошло более двух лет. Советская литература широко шагнула вперед. И надо ли возрождать сегодня старые басни о недостатке в ней правды. К. Паустовский пишет, что «мы так много и громко кричим о правде в литературе». Во-первых, где этот крик? А во-вторых, кто – «мы»? Пока что разбрюзжался он один.

1959

Направляющее слово

Деятели советской литературы и советского искусства открыто и честно, давно и бесповоротно связали всю свою художническую судьбу, все свое творчество с делом партии.

Участие в строительстве самого совершенного общества на земле – коммунистического общества, – что может быть заманчивее для художника слова, кисти, резца, театра, кино? На его глазах и с его помощью перестраиваются не только условия и формы общественного труда людей, не только с каждым днем изменяется их быт, – в строительных лесах весь мир человека, включая и самое сокровенное, спрятанное в глубинах души и сердца. Какое же обширнейшее поле для наблюдений над новым, рождающимся, никогда не бывалым на нашей планете! Крутые повороты истории, крутые повороты судеб – не на этих ли крутизнах ярче, чем где-либо, проявляются человеческие характеры и не в такую ли эпоху решительного наступления нового на старое наибольшей остроты достигают жизненные конфликты?

Иные эстеты от критики, бывает, впадают в прострацию от восторга, получив перевод нового романа или новой пьесы кого-нибудь из модных буржуазных писателей Запада. Дескать, вот мастер, вот живописец слова, тонкий психолог и аналитик, ювелир деталей и т. д. и т. п. Ну а что же на деле, если отбросить эстетский психоз? На деле «живописец слова» и «ювелир деталей» находится в глубоком творческом тупике. Он из книги в книгу, из пьесы в пьесу перетаскивает одно и то же – типы людей с пустыми душами, с пустыми сердцами, людей без будущего и поэтому без разбора хватающихся за свое маленькое постельное счастье в настоящем.

Среди таких писателей есть большие, истинные художники, и они, нисколько не сомневаюсь в этом, с радостью променяли бы своих источенных временем «героев» на подлинных героев наших дней, тесный, однотонный мирок своих книг отдали бы за мир грандиозных дел и грандиозных идей, которыми живут сегодня наши соотечественники.

Мы, советские литераторы, неизмеримо и несравнимо богаче писателей буржуазного Запада. В распоряжении буржуазных писателей – старье, которое надо перелицовывать, перешивать, отпаривать и утюжить, растрачивать талант, и подчас крупный талант, на материал, недостойный руки мастера. Наш жизненный материал юн, молод, неожидан. Он настолько ярок и богат, что иной раз даже способен подвести писателя. Мы, к сожалению, знаем книги, в которых изобразительные средства автора по яркости своей значительно уступают жизненному материалу, легшему в основу произведения.

Я отнюдь не собираюсь защищать авторов, недостаточно работающих над формой, но мне думается, что происходит это совсем не от бедности советской литературы, как хотели бы представить некоторые толкователи, а от ее богатства. Писатель буржуазного мира из пустяка, из петого-перепетого должен соорудить нечто, что бы заинтересовало читателя, и он гранит, шлифует до блеска, до совершенства свой камень, нередко фальшивый. В наших руках, напротив, драгоценный алмаз, поэтому некоторые из авторов считают, что он хорош и без должной оправы. Это пройдет. Оно уже проходит. Окрепнет, расцветет мастерство молодых гранильщиков, и алмаз под их пером получит прекрасные формы. Уже есть у нас немало замечательных книг. Они наступают, завоевывают сердца миллионов людей за рубежами. Они воюют за коммунизм. Недаром же Ватикан наложил запрет на множество произведений советских писателей, недаром же эти произведения внесены в инквизиторские списки и подлежат повсеместному гонению в католическом мире.

Когда мне недавно вполголоса рассказывали об этом в галереях папских дворцов в Риме, я вспомнил аляповатую картину, хранящуюся в Казанском соборе, в Ленинграде. Она перевезена из церкви села Тазова Курской области, на ней изображен ад, и намалевал ее, как свидетельствует подпись, «Мастер церковной росписи М.А. Андрюшин». Клубится дым, хлещут багровые языки пламени. В них торжествующий сатана, а в объятиях сатаны Лев Николаевич Толстой. Церковники отлучили его от церкви после выхода романа «Воскресение» и вот, еще при жизни, даже ввергли в ад.

Советскую литературу, непримиримую, сражающуюся, не только Ватикан хотел бы видеть в огне адских костров, – весь капиталистический мир боится ее, боится потому, что она несет зарубежным читателям правду о нашей жизни, правду о наших людях, увлекает сердца, властвует в думах.

Владимир Ильич Ленин хотел, чтобы литературное дело стало частью общепролетарского, общенародного дела. Это сбылось. Подавляющее число советских литераторов, не страшась ни геенны огненной, ни воплей осуждения, что, дескать, вот вы какие, вы не свободны в своем творчестве, вас купили высокими гонорарами, вы прислужники коммунистов, – перешагивая через все это, подавляющее число советских литераторов идет вместе с партией по широкой и светлой