Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Звонкий Голосок рассмеялась.
— Разве на Равдуре нет кур?
— Есть, — сказала Нуру. — Но Равдур — плохая земля, туда Великий Гончар посадил всех людей, которых слепил нехорошо. Он не жалеет их и сыплет на их земли холодную золу из печи, и всё замерзает. У их зверей по всему телу шерсть, и у кур тоже. Оттого, что мёрзнут, они жестки, и мясо их горькое. Человек хотел привезти домой наших кур, но они издохли от холода ещё в пути, и их пустили на суп. Теперь на Равдуре говорят о человеке, затеявшем напрасное дело: «Плывёт на Сьёрлиг со своим полотном». А про глупцов, которые не слушают советов, мореходы говорят: «Он на Сьёрлиг полотно возит, а со Сьёрлига — кур». И ещё говорят про неудачливых дельцов: «Всё золото спустил — суп сварил».
Девушки рассмеялись.
— Почему ты сказала, что все люди с Равдура слеплены нехорошо? — спросила Шелковинка.
— Их делали последними, когда уже кончилась красная глина. Они пришлись не по душе Великому Гончару, потому он и отсадил их подальше.
— Не болтай о том при Мараму. Говорят, у него отец из мореходов, из тех земель.
— Говорят! Ну, говорить могут всякое.
— Ты увидишь сама. Его кожа светла, и не зря он носит прозвище Острый Нос.
— Что ж, не повезло мальчишке! — сказала Нуру, и опять поднялся смех.
Девушки, запертые в доме забав, были охочи до историй, а Нуру их знала великое множество. Знала о людях дивной красоты, что являются в тумане у гор и манят за собой — уйдёшь, попадёшь в их тайную землю, откуда нет возврата. Знала о старой Вайе, что приходит к детям по ночам и поёт им песни. О Доброй Матери, что явится, если зовёшь её в пору отчаяния, и поможет, но взамен просит вечно ей служить — а если сочтёт недостойным, вырвет сердце. О Чёрной Кифо с её детьми — но об этой лучше рассказывать в темноте.
— Нет, нет, о ней совсем не говори! — воскликнула Звонкий Голосок, закрывшись руками. — Ты приманишь её!
— Это только сказки, — возразила Шелковинка.
— Разве, сестрёнка? Ведь ты из Тёмных Долин. Я слышала, там, чтобы умилостивить Чёрную Кифо, девочкам дают её имя. В каждой семье должна быть хоть одна Кифо. Ну-ка, скажи, так звали твою мать или одну из сестёр? Может, тебя саму?
— Что ты, что ты! — раздались со всех сторон укоризненные голоса.
— Мы не спрашиваем о прежней жизни, — сказала Шелковинка вместо ответа. — Разве ты забыла, сестрёнка? Не спрашиваем об именах. Гончарный круг повернулся и всё унёс.
— Прости, сестрёнка! Забудем. Пусть Синие Глазки расскажет ещё, пусть расскажет о том, чего мы не знаем!
И Нуру принялась вспоминать.
Она рассказала о шилоносах, топивших корабли, и о туманах, заставляющих мореходов после долгих блужданий причалить к своему же берегу. Знала она и о днях, когда Великий Гончар решил утопить Равдур в море — слишком уж много зла творили люди и ожесточили его сердце. Братья Великого Гончара пошли по земле, и дни Равдура были сочтены, но трое, дети разных племён, отринули вражду и упросили их сжалиться. Ценой их жизней Равдур ещё стоит, и люди чтят эту жертву.
— Мараму такого не знает, — сказала Звонкий Голосок.
Устроившись на подушках, она опустила голову на колени Нуру и слушала, задумчиво улыбаясь.
— Может, отец не всё ему рассказывал?
— Да он и не знал отца! Родился в доме забав, отдали на воспитание добрым людям. Ты знаешь, как это бывает.
— Тогда и нечего гордиться отцом-мореходом, — сказала Нуру. — Значит, ваш Мараму слышал мало хороших историй.
— Он слышал много! Дождись вечера, он расскажет сам. Теперь идём, идём — мы засиделись, гости вот-вот придут!
Они заспешили в комнату с общим зеркалом, сделанным из чёрного полированного камня, таким большим, что можно увидеть себя в полный рост. Там, смеясь и толкаясь, девушки румянили щёки, чернили брови, подводили глаза. Кому не хватило места, помогали друг другу. Только Медок села в стороне, у неё ведь было своё зеркало.
— Синие Глазки, иди сюда, иди! — позвала Звонкий Голосок. — Накрасим и тебя.
Нуру покачала головой, но её взяли под руки. Лёгкие пальцы коснулись щёк, кто-то тронул брови кисточкой.
— Ей не нужно красить брови, — сказала Шелковинка. — И так хороши. Лучше подведём глаза.
Нуру зажмурилась, вздрогнула от прикосновения холодной палочки. Девушки работали над ней, смеялись, стирали и рисовали опять.
— Открой глазки, сестрёнка! — попросила Звонкий Голосок. — Ой, красавица… только не трогай лицо!
Нуру посмотрела в отполированное тёмное зеркало. Повернулась одним боком, другим. Улыбнулась, и отражение ответило улыбкой. Такая могла стоить три золотых пальца. Вот отчего Хепури, торговец не из последних, посмотрел на неё — но она для него слишком хороша.
— Узнаёшь себя? — спросила Уголёк, обнимая за плечи.
— Я и не знала, какой была, — ответила Нуру, не отрывая взгляд от зеркала.
— Что ж, а теперь иди и надень свой новый наряд, сестрёнка.
— Да, да! Хочу увидеть тебя в нём! — захлопала в ладоши Звонкий Голосок.
— Новый наряд? Мои обноски! — с прищуром глядя в своё зеркало, пробормотала Медок. На её слова никто не обратил внимания, но Нуру хорошо их расслышала.
В комнате она надела платье, пропахшее дымом и запахом чужого тела. Юбка показалась ей слишком тонкой, верх — две нешироких полосы — едва держался. Нуру стояла у двери, не решаясь выйти, пока Звонкий Голосок не вбежала без стука и не заставила её обернуться, рассматривая в розовом вечернем свете.
— Как хорошо, сестрёнка — как на тебя сшито!
Нуру отняла руки и поправила ткань на груди.
— Сбивается, — жалобно сказала она. — Устану следить…
— Думаешь, мужчины тебя упрекнут? Глупая, платье нарочно так сшито! Посмотри на моё.
Звонкий Голосок закружилась, окутанная своим нарядом, будто лёгким туманом. Серебряные искры вспыхнули от шеи до талии, почти ничего не пряча, открывая спину. Лишь у бёдер туман густел, но тут же разлетался тонким дымом, и взметнувшиеся полосы таяли в сумерках.
— Моё платье такое же прозрачное? — воскликнула Нуру, прикрываясь руками. — Тогда я не выйду в нём, я не смогу!
В комнату заглянула Шелковинка.
— Чего ты боишься? — сказала она. — Ничего страшного! Только надень сандалии.
Только сейчас Нуру заметила в углу пару сандалий с кожаной плоской подошвой, таких же, как носили все девушки здесь. Шелковинка взяла их