— После смерти моей матери отец вновь женился, — заговорил Алекс. — Его новая жена решила, что шумный, надоедливый и несносный ребенок мешает ей, поэтому меня отправили в школу-интернат. Мы с Рози виделись лишь на каникулах, поэтому близких отношений — как у брата с сестрой — у нас не сложилось.

Серине стало очень жалко ребенка, которым был когда-то Алекс. Маленького мальчика отослали из родного дома, оторвав от друзей, от отца, от няни и от маленькой сестры — от родных и близких людей, которые были для него опорой в жизни.

— Я счастлива, что мои родители не разлучали нас с Дораном, пока мы достаточно не подросли, и только тогда они отправили нас в школу, — сказала она.

Алекс открыл входную дверь:

— Мне кажется, Рози пришлось гораздо тяжелее, чем мне. Я быстро освоился в школе-интернате, а она осталась жить с матерью, которая вскоре обнаружила, что больше не испытывает к ней материнских чувств. А так как мой отец, археолог, все время находился в поездках, за Рози ухаживала мать Линди.

Сердце Серины снова сжалось. Брак ее родителей был не совсем удачным, но, по крайней мере, они сохраняли семью ради нее и Дорана.

Я не знала об этом… Но теперь у нее есть Герд, и он обожает ее!

— Да, они будут счастливы друг с другом, — спокойно сказал Алекс.

* * *

Просторный холл с высоким потолком был обставлен старинной мебелью, преимущественно английской. Красивая широкая лестница с позолоченной резьбой вела на второй этаж.

— Вот твоя спальня, — сказал Алекс, когда они поднялись по лестнице, и открыл массивную дверь, пропуская Серину вперед.

Комната была большой, полной воздуха, и в ней доминировала широкая кровать. Высокие окна, от пола до потолка, открывались на еще одну широкую веранду. Внизу расстилались изумрудные газоны с красивыми клумбами и пальмами, а вдалеке виднелись деревья с густыми кронами.

Быстро оглядевшись, Серина улыбнулась:

— Я поняла, почему ты решил предоставить мне именно эту комнату. Чтобы помочь мне изучить растительность Новой Зеландии, да?

— Моя бабушка была художницей-пейзажистом, — пояснил Алекс, когда Серина стала рассматривать акварели, развешанные на стене. — Здесь есть ее работы.

— Должно быть, она была уникальной личностью, — серьезно сказала Серина. Вглядевшись в подпись, она произнесла благоговейным шепотом: — О! Фреда Мэтью! Это одна из самых известных художников-пейзажистов двадцатого века. И это твоя бабушка?! — Серина не смогла скрыть своей радости, почувствовав тонкую нить, связавшую их.

— Она умерла, когда я еще не родился, поэтому никогда не видел ее. — Алекс поставил сумку Серины на стул.

— Твоя бабушка оставила грандиозное наследство, — убежденно произнесла Серина, разглядывая каждую работу с нескрываемым восхищением.

— Спасибо. Я тоже так считаю.

Голос его был серьезным, но некая нотка привлекла ее внимание. Повернувшись, Серина увидела предательский веселый блеск в его глазах и рассмеялась в ответ, мгновенно избавившись от напряжения.

— Я снова услышал твой смех. Ты знаешь, насколько он заразительный?

Что-то произошло между ними — оба пристально взглянули друг на друга, обменявшись невысказанными мыслями. Серине стало трудно дышать. Глаза ее расширились, когда Алекс подошел к ней своей мягкой походкой хищника.

Еле слышно он произнес:

— Твой смех не только заразительный. Он очень, очень сексуальный. И когда ты повернулась, взглянув на меня через плечо, в этом было что-то… Не знаю, как это выразить, но ты показалась мне созданием из нереального мира. — Голос его стал низким: — И неотразимой.

Его губы прикоснулись к ней — нежно, слегка… И тело ее стало таять — медленно и томительно, под воздействием его обжигающих прикосновений, и вскоре Серина уже не могла противиться этим обволакивающим ласкам.

— Именно этого ты хотела, Серина?

— Да, именно этого, — прошептала она. — Ведь ты это знаешь.

Алекс крепче прижал Серину к себе, и губы его овладели ее ртом настолько властно и требовательно, что колени ее подогнулись. А затем Серина перестала осознавать окружающий мир…

Когда, наконец, Алекс оторвал от нее свои губы, Серина осознала, что он так же возбужден, как и она. Она ощущала его прерывистое тяжелое дыхание и напряжение рук, обнимавших ее.

Серина никогда не испытывала такого чудесного ощущения комфорта и защищенности.

— Серина, — тихо сказал он, прижавшись щекой к ее лбу, — на сегодня достаточно.

Дрожь пробежала по ее телу, и она издала слабый протестующий звук. Будто догадавшись о том, что ей трудно стоять на ногах, Алекс подержал ее еще несколько секунд, пока она, с усилием выпрямившись, не отодвинулась от него.

Слова упали в напряженное молчание, словно камешки в пруд. С трудом шевеля припухшими губами, Серина тихо произнесла:

— Наверное, я бестолкова, но все же спрошу: почему?

В слабой улыбке Алекса было больше печали, чем веселья.

— Потому что сейчас обеденное время, и моя экономка будет гадать, чем это мы занимаемся и почему не идем на обед. Еще год назад мы уже хотели друг друга, но время еще не пришло. И я не знаю, пришло ли оно сейчас. Я чувствую в тебе какую-то скованность…

Нет, нет, это была не скованность! То, что он чувствовал в ней, было стыдливостью, скромностью девственности.

Сказать ему? Нет.

Серина прикусила губу:

— Я приехала сюда, совершенно не рассчитывая на… не надеясь… — Голос ее сорвался и затих.

— Не надеясь на что? На отношения? Терпеть не могу это слово! — Тон его был холодным, почти насмешливым. — Любовный роман? Звучит не лучше. На что конкретно ты «не рассчитывала»?

— Я тоже не люблю это слово — «отношения». — Она не знала, что еще сказать.

Алекс молчал, лицо его было непроницаемым, и вдруг Серина почувствовала, как рука его сжала ее запястье, а большой палец прижался к чувствительной ямке, где бился пульс.

— Что бы ты мне ни говорила, — произнес он, — твоя реакция свидетельствует о том, что у нас уже есть отношения. — Он произнес это слово так подчеркнуто, что мурашки пробежали по ее коже.

Я не…

Алекс резко и безжалостно прервал ее:

— Как тебе поступать — решай сама, но отрицать это невозможно. — Он отпустил ее. — И тебе не угрожает никакая опасность. Я контролирую себя, и ты себя тоже, не сомневаюсь в этом.

Его холодный тон и ироничный взгляд мгновенно отдалили их друг от друга, и Серине стало больно.

Взглянув на свои наручные часы, Алекс сказал:

— Скоро обед. Я зайду за тобой через двадцать минут.

Алекс ушел, но воспоминание о его поцелуе продолжало витать в комнате, как запах розы, которую Серина так небрежно и так глупо засунула в свою сумку. Открыв ее и достав цветок — уже поникший и помятый, — Серина хотела выбросить его в мусорное ведро. Но что-то остановило ее. Печально улыбнувшись своей слабости, она положила розу обратно в сумку.