Загрезненъе.

Я не знал точно, что оно значит, но звучало оно серьезно. Я переключил канал на новости. Там рассказывали о попытке поджечь блюхеров. Показали пожарника, который держал шланг. Он нажал на кнопку, и вместо воды из шланга вырвалось пламя. Несколько блюхеров оказались в огне.

Сначала за огнем ничего не было видно. Казалось, что блюхеры сгорели. Потом дым развеялся, и мы увидели, что они совсем не пострадали. Ни капельки.

Я записал это в альбом.

Когда я проснулся утром, было очень тихо. Я лежал в постели, не двигаясь, и слушал. Ни звука. Я повернулся на бок, и кровать громко скрипнула, нарушив тишину. Мне кажется, я слышал эхо.

Медленно я поднялся с кровати. Я слышал, как мои ноги коснулись пола, как зашуршали волосы, когда я почесал голову, и как стукнули зубы, когда я сглотнул.

Почему я не слышал ничего, кроме себя? Где все?

Я не хотел выглядывать наружу. Боялся того, что мог там увидеть – или не увидеть. Я дошел до окна маленькими шажками, забрался на подоконник и посмотрел вниз, на улицы. Хотя их и улицами уже нельзя было назвать. Дороги начинались непонятно где. Все съели блюхеры.

На улицах ничего не двигалось. Не проезжали автобусы, машины и скорые. Не ходили люди. Не мелькали велосипедисты. Все это давно пропало. Раньше летали вертолеты, но тем утром небо было абсолютно пустым. Я даже самолетов не видел.

Карту Гайи я перестал заполнять уже давно. Для красных точек совсем не осталось места.

В тишине мне было неуютно, и я решил включить телевизор, но экран не загорелся. Я попробовал снова. Ничего не произошло.

Я вспомнил, что телевизор был включен всю ночь. Наверно, он сломался, пока я спал. Я вытащил вилку из розетки и вставил снова, но починить телевизор не смог.

Без голосов из телевизора мне стало одиноко. Конечно, со мной была мама, но последнее время она почти со мной не разговаривала. Мне даже стало казаться, что она специально поднимается, только когда я сплю. Последние пару ночей, когда я засыпал, я слышал, как открывается дверь.

Я решил нарисовать новую картинку в альбоме. Я изобразил широкое пустое небо и покинутую землю. Закончил я быстро.

После этого, чтобы занять себя, я решил пораньше приготовить обед. Я открыл кран, но вода не полилась. У нас иногда так случается. Тогда кран будто плюется перед тем, как выпустить воду. В тот день он так не делал. Я крутил ручки туда-сюда так долго, что забыл, куда их надо повернуть, чтобы открыть или закрыть кран.

Я попробовал открыть кран в ванной, но он тоже не работал. Я даже зашел в квартиру к Майклу и попробовал включить воду там.

У нас в холодильнике оставалось немного молока и пара пачек апельсинового сока, но ничего другого попить не было.

Я налил чуть-чуть молока в чашку и отпил. Оно оказалось прокисшим и ужасным на вкус, и я едва не выплюнул его на пол. Успел добежать до раковины.

Я перелил одну пачку сока в стакан, потом отлил половину в другой. На цыпочках я прошел к маме в спальню и оставил ее стакан на тумбочке. Свой сок я пил осторожно, сидя на диване в гостиной.

Тот день тянулся очень медленно. Мне снова захотелось в школу.

Я немного поиграл в Лего и несколько раз перечитал свои записи в альбоме, но в основном я будто чего-то ждал.

Я поиграл в свою любимую игру «Смертельный взгляд». Не знаю, почему я так ее называю. Обычно, когда в нее играют, все садятся в круг, кто-то тебе подмигивает, и ты притворяешься, что умираешь, и издаешь смешные звуки. В моей версии никто не умирал и можно было играть одному.

Нужно было выглянуть в окно и выставить перед собой палец. Потом ты закрываешь один глаз, но открываешь второй, и наоборот, и делаешь так несколько раз, чтобы всегда был открыт только один глаз. Палец будет словно прыгать с одного места на другое.

Цель игры: попытаться поставить палец так, чтобы он прыгал между двумя вещами. Я, например, любил выбирать два дома, которые виднелись из окна.

Если получится так сделать, то ты молодец, и можно играть дальше.

Но в тот день я долго не играл. Игра уже не казалась такой веселой.

Та ночь была по-особенному темная. Черная, густая, она наступила быстро, будто кто-то накрыл нас одеялом. Я не знал, что такое бывает. Я не сразу понял, что фонари на улице не включились. Я вообще не видел света, даже в башне Гайи.

Я хотел включить свет в квартире, но лампочки не зажигались. Я пощелкал каждый выключатель – даже в маминой спальне, – ни один не работал. В отчаянии я бегал по квартире, нажимая на каждый выключатель еще раз – на всякий случай. Свет не включался. Я никак не мог отогнать темноту.

Просто сидел в ночи, прижимая колени к груди и положив на них голову. Пытался спрятаться в себя, как черепашка. Я задрожал и не мог перестать. Я дрожал всем телом, словно от холода. Зубы стучали друг о друга. Я пытался перестать, но дрожь превратилась в слезы, которые стекали по лицу. Я издал звук, похожий на стон. Почти как мама в тот день, когда она пришла в порезах и синяках.

В конце концов я позвал маму, но она не ответила. Мой голос был ужасно тихим.

Я попытался представить, как кто-то из моих зверюшек пришел меня навестить. Может быть, сова подлетит к окну, такая белоснежно-белая, с огромными крыльями. Я ее впущу и покормлю мышами. Но в ту ночь никто не пришел, и я старался об этом не думать, потому что раньше такого не случалось.

В конце концов я представил, что рядом со мной сидит Гайя. Я закрыл глаза и вспомнил ее лицо. Я представил, что она рассказывает мне что-нибудь странное и удивительное.

– Ади, ты знал, что есть такие грибы, которые живут под землей? Они очень умные, потому что соединяются с корнями деревьев и дают им воду, чтобы те росли. А деревья, в свою очередь, дают им пищу, чтобы те жили. Классно, правда?

– Ага, – ответил я, представляя, как корни расползаются паутиной.

– И они вот так помогают друг другу.

– Как друзья?

– Точно! Как друзья! – улыбнулась Гайя.

Благодаря ей я смог задремать.

Но я постоянно просыпался, надеясь, что увижу утро, но каждый раз я открывал глаза, и за окном было темно.

Всякий раз я с трудом засыпал снова.

Мне казалось, что ночь никогда не закончится.

Вот что со мной случилось.

Вот почему я до сих пор в башне, окруженный блюхерами.