— А вон, в угол. Где солома, ага. В кости играешь, уважаемый?

— Играю, да нынче не на что, — угрюмо отмахнулся лоцман.

— Как не на что? — игроки переглянулись. К ним еще прибился и третий — вертлявый, голый по пояс, тип с бритой наголо головой и физиономией висельника. Все тело его было покрыто татуировками. Какие-то корабли, сисястые красотки, кружки-бутылки и прочее.

— Вон, у тебя, господин хороший, камзол-то какой, а! Поди, пару талеров стоит, ага?

Подскочив к Бутурлину, вертлявый нахально пощупал пальцами рукава камзола, и самом деле, отнюдь недешевого: а что поделать, времена такие — по одежке встречали!

— Добрый, добрый камзол, — поцокал языком висельник. Что-то в нем было… не то чтоб уж очень опасное, скорее — гадливое, как у мелкого беса. Говорил «бес» то по-шведски, то по-немецки, а то и по-русски — запросто. Правда, по-русски — с заметным акцентом.

— Коли играть не хочешь, мил человек, так мы камзол твой и так заберем. А ну, сымай!

Вертлявый бес схватил Бутурлина за ворот… и тут же получил то, на что и нарывался — смачный удар в ухо!

Отлетев от удара в угол, висельник завыл и, выхватив нож, бросился на обидчика:

— Пар-р-рву! Пар-режу-у-у!

Ох, какого он пытался нагнать страху! Выпучил глаза, орал… а ножом-то размахивал зря… Не надо бы так, это ж тебе нож, а не сабля. Да этот лысый черт — не татарский мурза Касим-бей, знаменитый воин, с коим как-то схватился Никита Петрович где-то под Желтыми Водами не на жизнь, а на смерть. Вот тогда да, могло и нехорошо для Бутурлина кончиться… а здесь же…

Молодой человек давно уже углядел, с чего сей бритоголовый хмырь такой храбрый. Поддержка у него имелась, ага, уж как же без этого? Вон те двое, с игральными костяшками…

Обманное движение — дестреза! — влево… Удар лысому по руке… Так… отобрать нож… и — левой рукой — в скулу! Получи, сволочина!

И сразу же, отправив незадачливого беса обратно в угол, Никита подскочил к игрокам… одному сразу же сунул ногою в нос, второго схватил за шею, приставив острие только что отобранного ножа к горлу.

— Мне терять нечего. Сунется кто, задавлю гниду!

Все эти слова молодой человек произнес без особой угрозы, спокойно. Правда, в синих глазах его сверкнула смерть. Бутурлин все же был человек служилый, и в воинском деле толк знал, иначе давно бы сложил буйную голову где-нибудь под Москвой или в дальних южных степях, гоняясь за разбойной сволочью поганого крымского хана.

Захваченный — круглоголовый, с окладистою бородою — засипел, дернулся.

— Цыц, борода многогрешная! — зло охолонил его Никита Петрович. — Дернешься — головенку оттяпаю враз, не сомневайся.

— Да я не и сомневаюсь, мил человек, — бородач, похоже, не особенно испугался, видать, привычный был ко всему. Так, ясное дело — лиходей-разбойник!

— Я просто спросить хочу, можно?

— Ну, спрашивай, — Бутурлин не спускал глаз со всех остальных. Впрочем, из всех сокамерников какую-то угрозу представляли, пожалуй, только эти трое — игроки и лысый.

— Ты где, мил человек, так воевать научился?

— Где, спрашиваешь? — не ослабляя хватки, лоцман сплюнул на пол. — Да много где…

— У Португальца он учился, — бросил кто-то в углу. — Я точно помню.

— У Португальца? — как-то расслабленно пробормотал бородатый. — Так что ж ты раньше-то молчал, человече? Ты его знаешь, что ли?

— Сеньор Жоакин Рибейруш — мой друг! — молодой человек гордо выпятил грудь.

— Так он и наш друг, — как-то весело и совершенно по-доброму рассмеялся бородач. — И друзья наших друзей — наши друзья. Так что, друг? Выпьем за знакомство… да хорошенько закусим! А все обиды забудем, ага…

— Забудем, допустим… — хмыкнув, Никита Петрович убрал нож. А куда было деваться? Из сложившейся ситуации как-то надо было выходить. Иначе… Иначе долго тут не продержишься — дашь слабину, задремлешь… и все.

Так уж доверять ушлым сидельцам Бутурлин, впрочем, не собирался, ухо держал востро. Выпили — да, водки из серебряной фляги, закусили холодной телятиной, луком с яйцами да краюхой хлеба.

— Ты ешь, ешь, — смеялся бородатый — звали его, кстати, Карпом. — Закусывай. И глазьями-то не зыркай — теперь уж не убьем! Коли ты у самого Португальца в дружках. Так ты лоцман, выходит?

— Лоцман, лоцман.

Карп вдруг стал серьезным:

— Тогда у нас, у всего опчества, к тебе предложенье будет.

О как! И у этих тоже — предложение! Никита Петрович хмыкнул в рукав:

— Медью свейской торговать предложите? В обход таможни.

— Не токмо медью, — неожиданно улыбнулся бородатый лиходей. — Медь — как пойдет. Главное, с нашей стороны, чтоб товар обычный, с вашей, тихвинской, ярмарки. Деготь, пенька, поташ.

— Поташ? — тут и Никита расхохотался.

— Да хватит тебе ржать-то, — обиженно протянул Карп. — Да — поташ. Оно ведь кажется, мелочь. Но ежели этой мелочи много да беспошлинно… Сговоримся?

— Подумаю. Ежели отсель не на галеры выйду.

— А и на галеры, так что с того? — бородач хмыкнул и махнул рукой сотрапезникам — чтоб дали флягу. Те, хоть и побитые лоцманом, особой вражды нынче не проявляли… хотя и радушия — тоже.

— Главное, чтоб живым, — сделав долгий глоток, вполне справедливо заметил разбойник. — На галерах-то в шиурме, знаешь ли, тоже люди. И в профосах-палачах — люди же. Сбежать, поди, можно. Лишь бы не казнили тебя, мил человек.

— А что, могут? — молодой человек невольно напрягся. — Я ж никого не убил!

— И что с того, что не убил? Тут уж как судья. Как кости лягут… Кто у тебя судья-то?

— Не ведаю точно, — Бутурлин почесал затылок. — Какой-то Линдберг.

— Карл Линдберг?! — прощелыги разом переглянулись.

Карп покачал головой:

— Тогда, верно, зазря мы с тобою сговариваемся. Законник Карл может и в петлю. Запросто!

— Какой-какой Карл?

— Законник, — спокойно пояснил второй игрок — Лазебя. — Прозвище у него такое. За то, что не договоришься. Никак. Хотя… иногда и там — как кости выпадут. Вообще, он педант — есть такое шведское слово. Вдовец. Любит свою дочку, а больше — никого.

За разговорами не заметили, как за решетчатым оконцем под самым потолком поплыли зыбкие вечерние тени. Все ж август, хоть еще и тепло, а белые ночи закончились, темнело быстро.

Никита чувствовал, как веки его тяжелеют, слипаются, да и вообще — вдруг сильно захотелось спать. Наверное, от выпитого… а может, в водку-то и подсыпали что? С этих-то лиходеев станется! Хорошо бы и не спать вовсе, не смыкать бы глаз — да как выдержать-то? Хотя можно и по-другому: сделать вид, что спишь, а как подберется кто — так промеж глаз кулаком и ахнуть! С другой стороны, вроде как и некому подбираться-то. Самые лиходеи — теперь друзья. Такие друзья, что никаких врагов не надобно. Что же…