— Горячий?

— Ну да.

— Очень горячий?

— Ну… да.

— Чем займёмся, хозяйственная женщина, пока он будет остывать?

И снова эта странная магия, когда ещё недавно ноющее и неслушающееся тело всеми клетками откликается на намёк и возвещает о боевой готовности. Мне не хочется останавливаться. Мне всё еще мало его.

И эти ощущения не покидают весь день, очень непонятный день, когда время преломляется и перестаёт согласовываться со стрелками на часах Петра. Мы проваливаемся в полудрёму, но вскоре просыпаемся, потому что трудно дышать тяжёлым, плотным, пропитанным мускусом и страстью — хоть ножом режь! — воздухом. Важно дегустируем маракуйю, мангостины и лонганы, но возвращаемся к привычным мандаринам, чистим их наперегонки и кормим друг друга с рук, беспечно раскидывая кожурки. Пьём вино и обмениваемся холодными, терпкими поцелуями. Болтаем о пустяках, двусмысленно шутим и тут же набрасываемся друг на друга, стоит только коснуться шаловливыми пальцами в нужных местах. А потом сгораем дотла в жерле Эйяфьядлайёкюдля.

Открываю глаза от явного запаха еды. Свет выключен, а на улице совсем стемнело, но даже по количеству огней в окнах соседних домов мне не удаётся определить, какое сейчас время суток: с этими праздниками график сбился у половины страны.

Не знаю, сколько я проспала. Совсем не заметила, как заснула. Помню, что кричала в подушку от наслаждения, ловя… Каким по счёту был тот оргазм?

Усмехаюсь: сутки назад я страдала от высотной болезни, взбираясь на пик своего первого удовольствия, а сейчас сбилась со счёта. Чудеса.

Ещё помню, что потом нестерпимо захотелось спать. Готова поклясться, стереотип о том, что мужчина после секса мечтает отвернуться и захрапеть, а женщина — поговорить, придумали мужики, которые не удовлетворяют своих партнёрш. Потому что после качественного оргазма разговаривать вот совсем не хочется, абсолютно. Максимум — немного помурчать и отрубиться.

В кровати я одна и даже на мгновение пугаюсь, но часы Петра по-прежнему лежат на тумбочке. А ещё этот запах! Еда в моём доме, к сожалению, не умеет появляться самостоятельно, пока я сплю. Поэтому я поспешно натягиваю пижаму, крадусь на кухню и… умираю от умиления.

Пётр стоит у плиты в одних джинсах, беспощадно сверкая ямками на пояснице, и жарит яичницу с беконом и помидорами. Классика третьесортного любовного романа, только обычно я кривлюсь от подобных клише, а сейчас впиваюсь пальцами в дверной косяк и умираю.

— Выспалась? — улыбается мне через плечо.

— Не знаю. Но проснулась и пришла на запах.

Нестерпимо хочется подойти, поцеловать его в выпирающий шейный позвонок, прижаться щекой к спине. Законсервировать в памяти этот момент. На секунду поверить, что он — такой большой, тёплый, безопасный — никогда от меня не уйдёт.

— Надеюсь, ты не против, что я тут похозяйничал. Ничего путного из еды по ночам не доставляют, а нам с тобой ещё потребуются силы. Всё почти готово, садись за стол.

А там вроде бы вполне обычный завтрак — овощной салат, тосты, несколько видов сыра, йогурты, — только по моей шкале романтичности это на десять из десяти. Пусть и за окном глубокая ночь. Особенно потому что за окном глубокая ночь.

Никита никогда для меня не готовил.

Внезапная мысль откуда-то из глубин памяти, и я опускаюсь на стул так тяжело, словно кто-то ударил под колени. Нельзя, нельзя сравнивать. Слишком рано. Да и, в общем-то, бессмысленно: между нами с Петром всего лишь секс, и пусть сегодня нам хорошо вместе, завтра он, возможно, откланяется и уйдёт навсегда.

Господи, как же я не хочу, чтобы он уходил!

Пётр раскладывает яичницу по тарелкам и садится напротив, вытягивает ноги под столом и обхватывает ими мои щиколотки. Одиннадцать из десяти.

На еду я набрасываюсь с улыбкой и аппетитом, хрущу тостами, наматываю на вилку рукколу и мысленно смеюсь в лицо той прошлой мне, которой кусок в горло не лез в присутствии мужчины. Оказывается, я жутко голодная, а этот ночной завтрак такой вкусный, что тороплюсь и даже пачкаю кончик носа в тягучем яичном желтке — ну, растяпа. Пётр протягивает руку, стирает эту каплю подушечкой большого пальца и облизывает его. Продолжает есть и что-то рассказывать, совершенно не замечая, как нити, опутывающие нас, становятся крепче.

Двенадцать из десяти.

— Ась, что ты там опять замышляешь? — насмешливо спрашивает он, и я понимаю, что так и сижу, набив щёки беконом, и глупо пялюсь на него.

Попалась.

Признаться, что уже представляю, как мы будем жить долго и счастливо и умрём в один день?

— Просто любопытно, — прожевав, включаю мастера переводить тему я, — если бы ты встретил, ммм, скажем, ну пусть Петра Первого, что бы ты ему рассказал о жизни в двадцать первом веке?

Весь следующий час мы ищем простые слова для описания выборов, космического туризма и свадьбы Сири и Алексы. А потом занимаемся долгим, бурным, сумасшедшим сексом — до мокрых простыней и стёртых в кровь коленей.

Из плотского забытья нас вырывает Платон.

Мы как раз выходим из совместного утреннего душа — который и не утренний вовсе, день давно перевалил за половину, но покинуть постель раньше не было никакой возможности, — когда Пётр напоминает мне, что он, вообще-то, парень с котиком и несчастное животное вторые сутки сидит в пустой квартире, наверняка сожрало весь корм, уронило все предметы в доме и, возможно, наложило показательную кучу в раковине. Надо ехать, и Пётр натягивает джинсы, а я пытаюсь зарыться в одеяло и сделать вид, что мне так-то всё равно, уедет он или нет, у меня тут простыни им пахнут и кожа сладко зудит, мне нормально, но его голос быстро возвращает меня в реальность.

— Ну, чего разлеглась? — говорит. — Собирайся, поехали.

Ни этих его «если хочешь» и «если ты не против», ни галантного приглашения с поклоном, просто очевидное «не хочу расставаться с тобой ни на час». И я тоже не хочу, поэтому встаю, собираюсь и еду.

Машина Петра у подъезда: чёрный «Фольксваген-Туарег» — достаточно большой для комфортной езды, но не слишком большой, чтобы заподозрить наличие микропениса у хозяина. Бежевый салон идеально чистый, к аромату дуба и мёда теперь примешивается тонкий цитрус, а я стесняюсь спросить, в какой компании на зарплату электрика-интеллектуала можно купить тачку очевидно дороже стоимости моей квартиры и не ищут ли они юных, но очень талантливых рекламщиков-текстовиков.

Выезжаем на окружную, но на первой же развязке снова ныряем в город: с ночного завтрака прошло несметное количество времени и было потрачено много сил, есть хочется безумно, поэтому мы покупаем в ближайшем кафе пиццу навынос и едим её прямо в машине. Я привычно обляпываю джинсы, Пётр обляпывает подбородок, но с этой проблемой я быстро справляюсь губами.

Он живёт в центре, пухлая новостройка удачно пристроилась за стеной старых купеческих домов. Поднимаемся на четвёртый этаж, и у меня наверняка глаза горят от предвкушения: после долгих лет ремонта я убеждена, что ничто так откровенно не рассказывает о человеке, как его дом.