Юра потушил в пепельнице сигарету, подошел к бобиннику, нажал на «стоп», включил приемник «Океан-214», покрутил ручку настройки волны.

– …Вы слушаете «Голос Америки». Советские войска продолжают ожесточенные бои за город Хост, находящийся на юго-востоке страны, в провинции Пактия, в тридцати километрах от пакистанской границы. Город уже несколько лет находится в осаде. Аэродром Хоста служит базой…

В прихожей зазвонил телефон – один звонок за другим: межгород. Юра подошел, взял трубку.

– Алло, – сказал голос девушки.

– Алло. Привет, Анюта. Что ты так неуверенно?

– Привет… А я всегда, когда тебе звоню, путаю ваши голоса – твой и твоего отца… По-моему, похожи…

– А по-моему, совсем нет…

– Ну вот, опять ты мне противоречишь… Две недели не виделись, и…

– Да нет, все нормально…

– Когда приедешь? На следующие выходные?

– Не знаю… Наверно…

– А что такое? И вообще, какой-то ты невеселый…

– Да нет особых причин веселиться. Расследование – в тупике, погода говняная…

– Давай только без таких слов. Ты знаешь, я не люблю… И вообще, я тебе говорила, что не надо идти в прокуратуру…

– А куда мне было идти?

– Ну, хотя бы в суд, как я. У тебя ведь возможностей было много – один из лучших студентов потока. Поговорил бы с Терентьевым, с Хрусталевичем… Они б помогли, пристроили… Никто тебя не заставлял возвращаться в свою дыру. В крайнем случае, мой папа готов был помочь. Это все ты – нет, нет, не хочу…

– Ладно, давай не будем про это…

– Да, да, да… «Разговор на эту тему портит нервную систему»… А сегодня, кстати, знаменательный день… Помнишь, какой?

– День космонавтики?

– Ты что, издеваешься? Неужели не помнишь? Ровно три года назад…

– Да, помню, конечно. Это я так, притворился…

– Ничего ты не притворился. Просто забыл. А я помню все. Мы встретились у памятника Калинину – я назначила там специально, потому что рядом с домом – чтобы если что не так, пойти домой, смотреть «Шерлока Холмса»… Но все было, как надо. Ты подарил цветы. Три розы. И мы пошли в парк Челюскинцев… Не понимаю, как ты мог забыть…

– Ничего я не забыл. Мы еще катались на «Супер-Восемь»… И ты пищала и боялась выронить цветы…

Юра подошел к двухэтажному серому зданию. Рядом с входом висела табличка: «Профессионально-техническое училище № 70 химиков». За училищем торчала девятиэтажная коробка общежития.

Юра поднялся на крыльцо. У двери ждал Саша в черной кожаной куртке, джинсах и кроссовках «Адидас». На плече у него висел чехол с электрогитарой. Парни поздоровались за руку, зашли внутрь. Саша кивнул сторожу – деду в пиджаке с орденскими колодками.

– Мы – к завклубом, как обычно…

Дед еще раз кивнул. Парни начали подниматься по лестнице.

– Видел, я «кроссы» себе взял? – спросил Саша. – Московский «Адидас», лицензионный. Какая-то там фабрика стала выпускать. Игорь – клавишник, ну, с которым я в «Днепре» играю, – ездил к родственникам, ну и записался в очередь за ними. Но пока он достоялся, размеры все закончились, пришлось брать сорок первый. А у него – сорок шестой. Зато мне – как раз. Вот он и сдал их мне за семьдесят.

* * *

В тесной каморке шла репетиция группы. Музыкантов было четверо: Саша-гитарист, басист, барабанщик и вокалист. Юра сидел в углу у стены между старыми усилителями и колонками. Вокалист в синей майке с надписью «Футбол» и силуэтами двух игроков орал в микрофон:

Уходи отсюда, здесь не музей!

Здесь побывали толпы людей,

Уходи отсюда, здесь не музей,

Здесь побывали толпы блядей!

Песня закончилась. Саша глянул на Юру.

– Ну, что скажешь?

– По-моему, классно. Жалко только, что все это – партизанщина. Открыто играть такое вы нигде не сможете… Не дадут…

– Ты – пессимист. Не хочешь верить, что что-то меняется. Скоро все будет можно… Ну, не все, но многое… И тогда я брошу свой сраный ресторанный бэнд и буду играть только с чуваками…

– «Металл» уже разрешили, – сказал басист, волосатый парень в майке с набитыми трафаретом буквами «AC/DC». – Мне говорили, что в Москве уже группа есть – снимают «Айрон Мэйден» один в один, только по-русски. Причем филармоническая группа, не любительская. Вроде, должны к нам приехать летом…

– Ну что, сыграем «Дядю Степу»? – спросил Саша.

– О'кей, погнали, – сказал в микрофон вокалист.

Барабанщик отстучал палочками три удара, вступили остальные. Вокалист заорал:

Он шагает по району!

От двора и до двора!

И опять на нем погоны!

С пистолетом кобура!

Он с кокардой на фуражке,

Он в шинели под ремнем,

Герб страны блестит на пряжке —

Дядя Степа – ментальон!

* * *

Гитары стояли, прислоненные к стенам. Музыканты и Юра сидели на стульях вокруг табурета барабанщика. На табурете стояли две бутылки портвейна «777» и несколько разномастных стаканов и чашек.

– Вы автору текста как, заплатили? – спросил, улыбаясь, Юра. – В смысле, «Дяди Степы»…

– Ага. – Вокалист кивнул. – Отправили бандеролью бутылку портвейна. Ему деньги не нужны. Он и так уже миллионер…

– Ну, он, может, и нет, а вот Антонов – точно. – Саша взял стакан, сделал глоток. – Говорят, что у него на сберкнижке – полтора миллиона рублей…

– Кто говорит? – спросил барабанщик.

– У Сэма в Москве живет тетка, а ее муж – какой-то там хрен в «Союзконцерте». Вот он говорил…

– Гонит он. – Барабанщик тряхнул волосатой головой. – Не может быть такого. Ни у кого в Союзе таких денег нет. Даже у Горбачева…

– Ты-то откуда знаешь? – спросил Саша. – Особенно про Горбачева…

Барабанщик пожал плечами.

– Ладно, давайте лучше выпьем, – предложил Саша. – За будущее рок-музыки в СССР.

Парни чокнулись, выпили.

– Шура у нас, можно сказать, потомственный музыкант, – сказал Саша, кивая на барабанщика. – Его дядя еще в начале семидесятых играл в группе. Он тогда в «машинке» учился, и там сделали «бэнд». Типа, художественная самодеятельность. «Снимали» «Лед Зеппелин», «Дип Перпл» – причем целыми альбомами. А в свободное время бухали, пользовали студенток. Потом про их эту малину узнали – «бэнд» разогнали, а в газете напечатали фельетон: типа, советские студенты, а ведут буржуазный образ жизни…

– А начальство училища про твою деятельность здесь знает? – спросил Юра у Шуры. – В смысле, про репетиции…