Когда он отстрелялся, я сказала, что это было потрясно, но мне надо домой – покормить Доминика и дать ему лекарство. Адам сказал, что хотел бы сделать что-то для меня, что так нельзя и я тоже должна получить свое. Я успокоила его – мол, все получилось замечательно, а большего мне и не надо.

На улице я наконец-то вздохнула свободно и ощутила, как ни странно, легкость и даже восторг. Радовало не только то, что мне удалось сбежать от Адама, но и то, что кто-то хотел меня и добивался, – кое-что новенькое после того, как я всю зиму гонялась за Джейми. Уже через три квартала меня догнало его сообщение:

Я не ответила, но даже взвизгнула от удовольствия. Теперь Адам мог больше и не быть реальным Адамом. Он снова стал фантазией, и они вместе, он и фантазия, лежали у меня в кармане. Конечно, сам опыт принес разочарование, но, по крайней мере, это разочарование отличалось от того, к которому я привыкла за годы с Джейми. Когда мы были вместе и секс получался совсем вялый, меня накрывали апатия и тоска, даже дышать становилось трудно. То же я ощутила в машине, перед тем как мы расстались. И это все? Когда Джейми кончал, я сразу отправлялась в туалет. Отчасти это объяснялось желанием избежать инфекции мочевых путей, но в первую очередь не хотела, чтобы он видел, как я хмурюсь. Когда же он находил меня сидящей на унитазе с печальным лицом, я объясняла, что секс наводит меня на серьезные мысли. На самом же деле я чувствовала только отчаяние: вот так вот будет всегда, вечно и бесконечно.

Но Адам хотел меня, и были другие, которые тоже хотели меня, и, может быть, их даже было много, пусть и не все читали Буковски.

Я представила букет членов, штабель брюшных мышц, похожих на колоду карт, нарисованных на небе. Голод во мне открылся вдруг бездонной бездной. И мне стало немного страшно.

В тот вечер меня снова занесло на камни, и когда подплыл Тео, я сидела и бросала в воду ракушки. Его плечи в лунном свете казались совсем белыми. Вообще-то я надеялась застать его там, и он, увидев меня, вроде бы тоже обрадовался.

– Вернулась.

– Ну да.

– Привет.

– И тебе тоже. Не замерзаешь?

– Нет, привык.

– Сумасшедший. У меня к тебе вопрос. Буковски любишь? – спросила я.

– Кого?

– Чарльза Буковски. Он поэт.

– Не знаю такого. А что?

– Ничего. Это неважно.

– Нет, скажи, почему спросила. Тебе он нравится?

– Совершенно точно нет. Но у меня было свидание с одним человеком, большим его любителем.

– Свидание? И как прошло? – спросил Тео.

Я так и не поняла, действительно ли ему интересно или он просто старается быть вежливым.

– Отвратительно.

– Ну, наверно, так тоже случается.

И вдруг… Даже не знаю, как сказать. Я почувствовала что-то. Мне захотелось рассказать о моем свидании, увидеть его реакцию. Вот только я не хотела, чтобы он подумал, будто я жалуюсь или у меня в жизни что-то не складывается. Я не хотела выглядеть бедной и несчастной, я хотела быть молодой, веселой, жизнелюбивой.

– Все в порядке. На горизонте вроде бы еще одно свидание вырисовывается. Парень – дизайнер. Может, с ним сладится.

Что я такое несу?

– А, – протянул Тео.

Уж не опечалился ли? Лицо у него было такое серьезное, что я не могла понять.

– А ты как? Подружка есть?

– Нет. Сейчас никого.

– Бойфренд?

– Нет.

– Удивительно. Даже не верится. Уж ты-то, по-моему, один быть никак не должен.

Не знаю, что я хотела от него услышать, к чему вела. Наверно, мне было бы интересно поговорить о сексе и любви. Но Тео сменил тему.

– Так какие поэты тебе нравятся? – спросил он.

– По правде говоря, мне сейчас никто не нравится. Поубивала бы всех. И вообще, если бы в мире не осталось поэзии, я бы нисколько не расстроилась.

– Я тоже терпеть не могу искусство, – признался он.

– Правда?

– Нет, – усмехнулся Тео.

– Дело не в том, что я не люблю поэзию. Просто уже много лет работаю над проектом по одному поэту и никак не могу закончить. Отсюда и отношение такое ко всей поэзии.

– А что за поэт?

– Ее звали Сафо.

– Сафо я знаю.

– Нет, не знаешь.

Некоторые люди, когда их спрашиваешь о фильме, который они не видели, отвечают утвердительно и обязательно добавляют, что фильм им очень нравится.

– Сафо – это не совсем эзотерика. Греческая поэтесса, воспевала любовь. Вообще-то она была музыкантом. Хотя, конечно, большинству об этом неизвестно.

– Мне известно. А вот ты откуда знаешь?

– Да так, знаю кое-что.

– Удивительно.

– Так о чем твой проект?

– Да так, ерунда всякая.

– Неужели? Не представляю, как можно говорить такое о Сафо. Ее слова прекрасны. По крайней мере, те, что сохранились.

– Не знаю, ерунда или нет. В общем, это как бы попытка прочитать Сафо через пустоту вокруг нее. Через разрушение ее текста.

– Звучит интересно. Пустота – это хорошо. Почти так же хорошо, как и заполнение пространств. И разрушение. – Тео улыбнулся. – Разрушение может быть сексуальным.

Я поежилась.

– На мой взгляд, пропуски – это вроде напоминания о том, что в любви случается разъединение. Люди просто исчезают.

– Может быть, они оставляют место для чего-то более бесконечного.

– Может быть. Я только знаю, что все идет не очень хорошо. Мне это не нравится.

– Но ты же работаешь, не бросаешь?

– Да, работаю. Мучаюсь.

– Мучить себя – это тоже сексуально, если делать все правильно.

У него что, шутки такие? Или заигрывает? Я поднялась и замерла в нерешительности, не зная, что делать. Подойти к нему поближе или отойти подальше, подняться на камень? Я посмотрела на луну, повисшую в небе серпом. Вот его бы облизать или впустить в себя.

– Что ж, Люси, желаю тебе наилучшего с твоим самоистязанием, – сказал Тео. – И со следующим свиданием.

– Спасибо. Может, я еще увижу тебя здесь.

– Может быть.

– Пока.

– Доброй ночи. – Он оттолкнулся от камня и поплыл прочь.

Домой я вернулась немного взвинченная. Чертов придурок. Кто он такой? Что делает в океане? Пройдя мимо Доминика, который недоверчиво меня обнюхал и немного порычал, я взяла телефон. Пора послать весточку Гаррету.