– Тогда что о ней говорить? Еще кто-нибудь остался? Из работоспособных.

– Ну, Вадик. Он тоже работает.

– Вадик?.. – разочаровался Илья. – А таких Вадиков, чтоб юбки носили, и желательно покороче, у тебя нет?

Андрей сообразил, что Илья шутит, но самой шутки не понял.

– Таких нету, – сказал он. – Вадик – художник…

– Худо-ожник?! Давненько я с ними не общался. Что ж, веди.

Вадик жил в одном корпусе с Андреем, этажом выше. Иных знакомых у него быть и не могло – все, что находилось за пределами родного тридцать седьмого блока, Андрею казалось несусветной далью. Единственным островком посреди чужой земли он считал конвертер. Между блоком и конвертером простиралась та же чужая земля, которую он проезжал, не выходя из линейки.

– Здравствуй, Вадик. А я к тебе… с другом, – сказал Андрей, чуть запнувшись. Для него это было непросто.

– Привет, – Илья широко улыбнулся и, не дожидаясь приглашения, прошел в комнату.

Вадик недоуменно изогнул брови. Он почти все делал так – одними бровями, это была единственная выразительная часть его лица. Остальное терялось в его вечной щетине, удивительно густой для двадцатилетнего молодого человека.

– Кто это? – спросил Вадик.

– Очень хороший человек, – отрекомендовал Андрей. – Благородный и смелый. И вообще…

– О-о-о! – протянул Илья, останавливаясь перед импровизированным мольбертом – двумя раскуроченными тумбочками. – Опыты с формой? Два треугольника, между ними зигзаг и еще маленький треугольничек… Свежо.

Было видно, что он и рад бы не издеваться, да не может. Действительно, картина получалась так себе. Половина была еще не дорисована, но то, что уже находилось на холсте, вызывало лишь недоумение.

Андрею за Вадика стало неловко. Он верил, что Вадик настоящий художник. Да и как не верить? Вадик, обладая довольно высоким ИС, два раза в неделю мыл вагоны – на краски этого хватало. Он был либо талантлив, либо безумен. Большинство, естественно, усматривало второе. Но Андрей в него все-таки верил.

– Это не картина, – равнодушно сказал Вадик. – Вернее, не совсем картина. Не моя. Соседка ходит заниматься. Наташенька, ей восемь лет.

– А-а-а! – Илья расхохотался и хлопнул себя по ноге. – Купи-ил, купил!

Андрей почувствовал облегчение.

– Вадик, покажи что-нибудь из подлинного искусства, – сказал он.

– Из подлинного?.. – Тот, прищурившись, поскреб шею и вытащил из-за шкафа квадратное полотно. – Ты это еще не видел.

– Да я что… – отмахнулся Андрей. – Я не разбираюсь… Мне у тебя все нравится. Ну, кроме треугольников Наташенькиных.

Вадик укрепил картину на тумбочке и отступил в сторону.

– Прошу!..

Андрей увидел дерущихся людей. Потасовка была порядочная: человек сто, и все – по колено в крови.

Дрались люди не так, как Андрей с Ильей, а немного по-бабьи – кусая и таская друг друга за волосы. Впрочем, нарисованы они были хорошо, как настоящие, правда, очень мелко.

– Оп-ля… – растерянно сказал Илья. – Слушай, дружище… ты не обижайся, но это не ты писал.

– Я. Больше некому.

– Как назвал?

– Номер двадцать один.

– Двадцать первая работа? – спросил Илья уже без насмешек.

Кажется, он был шокирован, и удовольствия от этого Андрей испытывал больше, чем сам автор.

– Название ни к чему, – заметил Илья. – Название – это слова, литература, а в живописи все должно быть здесь, на холсте. В пределах рамки. Верно?

– Абсолютно, – сказал Вадик.

– А где предыдущие двадцать?

– За шкафом, под кроватью… Места у меня маловато.

– Да-а… – снова протянул Илья. – С композицией ты наворочал… Но это дело хозяйское. Отнесем на своеобразие манеры. А вот в рефлексах ты ошибся серьезно, тут уж тебя никакое своеобразие не оправдает.

– Согласен. Если смотреть так, то это ошибка. Но она же стоит неправильно.

– Чего? – нахмурился Илья.

Вадик, млея, перевернул картину. Андрей увидел те же сто человек, только вверх ногами. Вряд ли рисунок мог от этого что-то выиграть. Вдобавок Андрею не нравились туманные разговоры про «рефлекс». Это напоминало о бригадире.

– Невозможно… – выдавил Илья. Он был ошарашен.

– Если повернуть обратно, то ничего не найдешь. Хочешь убедиться? – сказал Вадик, переворачивая картину обратно.

Андрей молча пожал плечами. На его вкус, так было лучше. Люди не должны стоять на голове.

– Да… – произнес Илья скорее подавленно, чем восхищенно. – Кто тебя учил?

– Никто. Жизнь.

– Я не буду говорить, что ты гений… – начал он.

– И не говори…

– Но где твои выставки? Это должно быть доступно всем!

– Выставки?! – хмыкнул Вадик. – Ты с луны свалился! Какие у чера выставки? Мне даже в блоке их проводить запретили, я во дворе хотел… Спасибо, кисти не отнимают. А так – кто в гости придет, тот и посмотрит. Да это и не нужно никому.

– Даже во дворе не разрешили?! – возмутился Илья, но что-то вспомнил и осекся. – Вот сволочи… – буркнул он.

Вадик продемонстрировал Илье остальные работы, с первой по двадцатую. Андрея эти номера сбивали с толку, он бы предпочел, чтоб картины имели нормальные названия. Минут через сорок он откровенно заскучал.

Илья, напротив, все больше возбуждался. Под конец он уже не стоял, а нервно расхаживал по комнате, тревожа соседей своими возгласами.

У Вадика они пробыли до самого вечера. Новоиспеченные приятели обменялись сетевыми адресами, при этом Вадик сказал, что будет рад видеть Илью в любое время. Сам Андрей от него ничего подобного не слышал.

– Здорово ты в картинах разбираешься… – молвил он, садясь в лифт.

Илья щелкнул по кнопке и лукаво улыбнулся.

– Как же мне не разбираться? Я их ворую с шестнадцати лет. Воровал, раньше. Тебя это напрягает?

– Меня ваши «рефлексы» бесят. Я Вадика люблю и уважаю… но зачем вы картины вверх тормашками смотрели?

– Не знаю… наверно, я не смогу объяснить. Ну, вот представь себе добро. Добро в принципе, как образ.

– Ну, представил, – сказал Андрей, хотя это была не правда.

Они вышли на площадку, но Илья остался возле кабины.

– И представь себе зло, тоже образ, – продолжал он. – А теперь представь, что Добро и Зло – это одно и то же. И ты это увидел. Идея, конечно, старая, но твой Вадик ее по-новому показал. И почти доказал. Нет… Я же говорил – не поймешь.

– Чего ж непонятного? – насупился Андрей. – Слушай! А ты в тюрьме часто сидел? Как там? Вообще.