– Пошли на футбол! – выпалил Петька. – Сегодня «Динамо» играет со сталинградским «Трактором».

Пару секунд Званцев размышлял. Предложение было заманчивое. Ему очень хотелось отвлечься от тяжелых мыслей.

– Да пошли, не все же тебе самолетами заниматься, – вторил приятелю Андрей. – А после по пивку, по кружечке.

Званцев понимал, что хоть они и друзья детства, но он инженер, окончивший институт, а эти ребята – простые рабочие. Поэтому его отказ может вызвать у них обиду. И все-таки он не решился.

– Спасибо, ребята, как-нибудь в другой раз, – сказал Игорь и вздохнул. – У меня срочное дело.

Никакого срочного дела у него не имелось, но надо было собраться с мыслями. Он долго бродил по улицам майской Москвы.

Столица менялась на глазах. Повсюду виднелись результаты реконструкции. Старое быстро уступало место новому. Зеленели недавно посаженные деревья, звенели трамваи. Большой буквой «М» обозначались станции метро. Но у магазинов, особенно у промтоварных, стояли длинные очереди. Повсюду красовались транспаранты, изобличающие врагов народа, предателей и изменников Родины.

Званцев думал, рассуждал. Что-то надломилось в его сознании после известия об отце, рассказа матери и знакомства с чехословацкими летчиками, один из которых оказался его братом.

Он, Игорь Званцев, был типичным представителем нового поколения – советской молодежи, воспитанной, как тогда часто любили говорить, коммунистической партией Ленина – Сталина. Школа, комсомол. Правда, идейным человеком он себя не считал, во всякие комитеты и бюро не входил. Затем институт, и вот он уже авиационный инженер. Игорь не только освоил самолет, но и стал учить летать других. При этом он не сомневался в том, что в советской стране все самое лучшее. Для таких людей, как он, открыты все пути.

Однако пример его брата Петра говорил о том, что и там, за кордоном, молодой человек тоже может освоить летное дело. А отец? Он не захотел возвращаться в страну Советов и там, в буржуазной Чехословакии, стал полковником, теперь жил с женой и дочерью в своем доме. Не то что они с матерью, в двух комнатушках коммуналки, где жильцы всегда толпятся, порой ругаются на кухне, а туалет всегда занят. За хлебом и молоком в магазине очереди. Что делать, приходится стоять.

«Ладно, хватит об этом. Все наладится, будут продукты в магазинах, как до революции. Мама об этом рассказывала, только просила никому не говорить.

Ладно, надо подумать о другом.

Разумовский Юрий Арнольдович – кто он? Сослуживец отца? Но это само собой, если речь идет об империалистической войне. А если о Гражданской? Воевал на стороне белых? А может, и не воевал, как отец? Почему он не пришел за ответным письмом? Арестован? Сколько вопросов…

Сейчас арестовывают не только бывших офицеров, но и вполне достойных советских людей. Ошибки? Но если человек невиновен, там, в органах, разберутся и отпустят. Хотя что-то не слышно, чтобы кто-нибудь из арестованных заводчан вернулся назад.

Мысли, думы, каша какая-то в голове».

Он почему-то остановился у длинного одноэтажного особняка с большими окнами. Наверное, бывший купеческий. Сейчас у входа красовалась табличка: «Замоскворецкий районный комитет ВКП (б)» и чуть ниже другая: «Замоскворецкий районный комитет ВЛКСМ».

Стоп! Где-то он уже слышал это название. Постой-постой. Так ведь она там член бюро!

Званцев часто вспоминал, как будущий адвокат по имени Рита Мещерская недавно спасла его от исключения из комсомола. Потом Игорь провожал ее, лазил за сиренью. Собака покусала его и порвала штаны. Прощаясь, он заявил, что они обязательно увидятся, хотя понимал, что вряд ли это случится. И вот сейчас…

Игорь перешел на другую сторону улицы и затаился в тени развесистого тополя. Сердце его вдруг учащенно забилось.

Почему так? Тогда, на комсомольском собрании он был под впечатлением письма отца, думал только об этом. Но появилась она, и мысли его повернулись в другом направлении. И вот сейчас то же самое.

Ждать ему пришлось недолго. Рита появилась на крыльце в сопровождении мужчины сурового вида в полувоенной форме. Они постояли несколько минут, поспорили о чем-то. Потом она резко повернулась и зашагала прочь.

– Маргарита Михайловна, подождите. Вы меня неправильно поняли, – начал оправдываться мужчина, но Рита уходила уверенным шагом, не удостоив его ответом.

«Пожалуй, сейчас к ней лучше не подходить», – решил Званцев и осторожно, на изрядном расстоянии последовал за девушкой.

Софья Борисовна вошла в свою комнату и устало опустилась в кресло. Прошедший день выдался тяжелым. Впрочем, как и все недавние. В комиссии партийного контроля при ЦК ВКП (б) Софья Борисовна, вдова известного большевика Михаила Мещерского, была далеко не последним человеком. Работы ей всегда хватало. Сейчас, в мае тридцать восьмого года, ее отдел был просто завален персональными делами коммунистов, подозреваемых в различных преступлениях и нарушениях партийной дисциплины.

Исключить!

Другие решения принимались редко. Софья Борисовна знала, что за этим кроется арест, а после него… но лучше об этом не вспоминать. Хотя, может, так и надо. Очищение рядов партии, это нормально.

В комнату вошла Рита.

– Мама, на тебе лица нет. Что-то случилось?

«У нас всегда что-нибудь случается», – хотела ответить дочери Софья Борисовна, но делать этого не стала, а лишь спросила:

– Как твои дела?

– Готовлюсь.

Через два дня Рите предстоял последний экзамен на пути к диплому юриста.

– Белье из прачечной взяла?

– Нет, мама, не успела.

– Где Марина?

– Где-то гуляет, наверное, с кавалером.

Софья Борисовна неторопливо поднялась, глянула на себя в зеркало. Все в порядке. Строгое черное платье, седые волосы аккуратно уложены.

– Видимо, придется мне самой идти, – сказала она, и в голосе ее чувствовалось раздражение. – Если мои дочери не в состоянии перейти через улицу.

Рите пришлось оправдываться:

– Извини, мама. Я полдня была в университете, а когда пришла домой, села за книги.

Софья Борисовна хотела что-то сказать по этому поводу, но лишь тяжело вздохнула. Их домработница Клаша три дня как отсутствовала, уехала к себе в деревню на похороны. Поэтому хозяйственные дела, в первую очередь приготовление пищи, стирка и уборка квартиры, лежали на дочерях. Сама Софья Борисовна хозяйством не занималась, а на возражения Риты и Марины никак не реагировала. Слово матери – закон! Так она их воспитала.

В это время в прихожей раздался звонок.

– Пойди, открой, – велела дочери Софья Борисовна.

Рита вышла в прихожую, открыла дверь.

– Ты? – удивленно произнесла она.