На его лице вспыхивает бешеный румянец.

– Это очень мило, правда, – говорит она. Кэт лучше бы поторопиться.

– Ладно, мне нужно идти. Мой автобус.

– Еще раз спасибо, – говорит Аннабель. – Это действительно мило, – повторяет она.

– Увидимся.

– Увидимся.

Он бросается ко второму автобусу, одним прыжком преодолевая ступеньки. Автобусы отъезжают. Тревор садится в машину к Джеффу, и тот выруливает со стоянки. Зандер бежит в сторону своего дома. Аннабель прячет открытку в тетрадь.

Когда Кэт наконец появляется, Аннабель не рассказывает ей о том, что произошло. Однако в тот же вечер рыскает по Интернету в поисках информации о Хищнике. Что она ожидает найти? Без понятия. В соцсетях только фотографии Хищника и его друзей из прежней школы в Вермонте. На одной из них ребята в бейсболках, надетых козырьком назад, дурачатся, развалившись на партах; на другой – группа детей в треуголках а-ля «Американская революция» позирует на лужайке. Здесь же неловкое семейное фото, резвящаяся в снегу кошка, он и его отец в тире с ружьями наизготовку. Есть крупный план торжественного завтрака. Он и его мама, оба нарядные, стоят у дверей шикарного отеля. Она ему по плечо, но у нее такие же лохматые волосы.

Аннабель не должна судить, ничего о нем не зная. Так что же ей известно? Он стеснительный – немудрено, ведь он новенький в их школе. Он кажется милым. Единственная открытка, которую подарил ей Уилл, была на День святого Валентина. На ней бигль держал в зубах коробку конфет и признавался: «Ты мой любимый поставщик лакомств».

Наверное, надо отблагодарить Хищника за такую любезность. Хотя бы расспросить его о том, кто он и что. Она должна, по крайней мере, проявить дружелюбие.

Но это не мешает ей выбросить открытку в мусорную корзину у себя в комнате. И запихнуть поглубже. Так, чтобы с глаз долой. Открытка портит ей настроение. В конце концов она выносит мусорную корзину на помойку.

– Из кухни тоже захвати мусор, – кричит ей вслед Джина.

* * *

В темном туннеле Аннабель едва дышит. Помимо летучих мышей и капель воды ей мерещатся всякие твари под ногами, готовые запрыгнуть на щиколотки. Она воображает затаившегося у стены незнакомца, который схватит ее, когда она побежит мимо. Он там и вон там, и еще дальше – тянется к ней руками. Она шарахается в сторону. Прибавляет шагу, потому что спиной чувствует другого преследователя. Он где-то там, сзади, но приближается. Он набирает скорость. Ей надо поторопиться.

Опасности подстерегают повсюду: сверху, снизу, со всех сторон. Темнота шевелит своими мерзкими пальцами и пытается ее сцапать.

Когда впереди мелькает крошечный проблеск света – неужели? – она испытывает облегчение, но лишь отчасти. Она почти уверена, что слышит мужские шаги за спиной.

Круг света растет. Он сияет как новый день. После долгой пытки темнотой она ныряет в эти блаженные объятия, пробегает еще милю или около того, уносясь подальше от злосчастного туннеля, и, когда он скрывается из виду, замедляет шаг и останавливается.

Она упирается ладонями в колени. Тяжело дышит. Жадно глотает воду. Она хочет чувствовать себя победителем, как будто сразилась один на один с этим чертовым туннелем и одержала верх. В конце концов она на солнце, и мрачное подземелье позади. Но где-то там, в глубине души, кто-то или что-то продолжает ее преследовать. Совсем не обязательно, что это происходило в туннеле. Она не слышит чужих шагов, и никто не дышит ей в затылок, но она знает, что он все еще в засаде.

Это чувство не покидает ее – то разгораясь, то затухая. Она выжила в аду, а те, кому удается уцелеть в таких передрягах, хорошо знают, что в следующий раз чудесного спасения может и не случиться.

– Ну что мне с тобой делать, а? – В состоянии эмоционального волнения у дедушки Эда особенно ярко проявляется акцент. Он приехал в эту страну двенадцатилетним мальчишкой из города Галларате, что в провинции Варезе на севере Италии. Покровитель Галларате – святой Христофор. Он заботится о путешественниках, детях и холостяках, защищает от бурь, эпилепсии и зубной боли. Медальон с ликом святого Христофора вмонтирован в пластиковый солнцезащитный козырек дедушкиного фургона.

– Che palle! – Перевод: какого хрена!

– Я сожалею, – говорит Аннабель.

– Ни фига ты не сожалеешь, – рявкает он. – И не пытайся меня разжалобить.

– Ну, немножко сожалею.

На самом деле она не испытывает ничего, кроме облегчения. Она так обрадовалась, когда увидела фургон на условленном месте, у реки Якима. Она боялась, что дед разозлится настолько, что бросит ее ко всем чертям. Аннабель видела, как они цапаются с Джиной. Кто-то один всегда рубанет с плеча, и тут же поднимается ор, после чего другой хлопает дверью. Неделю они делают вид, будто не существуют друг для друга, даже если встречаются во дворе у почтовых ящиков. Но, может, с детьми и внуками все по-другому, потому что в ссорах с ней гнев дедушки Эда быстро улетучивается. Кажется, ей с ним крупно повезло.

– Как все прошло?

– Прекрасно. Все в порядке. – Она не добавит ему беспокойства своей правдой. – Задница болит.

– Да? Ты тоже сидишь у меня занозой в culo. Дай-ка осмотрю ноги.

Она уже разматывает бинты. Дедушка Эд морщится.

– Господи.

– Кажется, ты занимался разделкой рыбы. И всякого повидал.

– Я был бизнесменом. И имел дело с цифрами.

Верится с трудом, учитывая, что ей миллион раз приходится объяснять ему, что, если 2700 миль разделить на 16, получится пять месяцев в дороге, плюс-минус. На самом деле, хоть это и выглядит мерзко, боль уже вполне сносная.

– Заживает, Белла Луна. – Ей нравится, когда он ее так называет. Луна – ее второе имя. Имя ее бабушки. Аннабель никогда ее не видела: бабушка умерла, когда Джине было семнадцать. Но Аннабель слышала истории. Как бабушка познала любовь пятнадцати матерей. Как могла одним взглядом поставить дедушку Эда на место. Как умела снимать malocchio, сглаз, молитвой и погружением мизинца в миску с водой и несколькими каплями оливкового масла. Иногда Аннабель думает, что мама и дедушка ссорятся потому, что оба слишком любили одного и того же человека.

– Трудно поверить, что заживает, но, кажется, так оно и есть.

– Ладно, пристегивайся. Нам надо ехать. Тут вокруг национальный парк. Я уже смотался на разведку. Как тебе это нравится? Мимо проезжал коп и сказал, что мы не можем здесь заночевать! В чем проблема? Он думает, я украду что-нибудь?

– Бобра, – встревает она.

– Вот именно! Это все, что здесь можно украсть.

– Нет, я не то имею в виду. Смотри. Я вижу бобра.

Она показывает рукой. Бобер выкарабкивается из реки и исчезает в кустах, потом возвращается, но уже с большой веткой, которая выглядит великоватой для него.