Постов на дорогах больше не было, расползлись по домам грозные стражи, ловцы грешных душ. А то, не ровен час, самих поймают на зуб да отправят души праведные прежде времени в дивный Регендал. Ушла Тьма, а с нею вместе исчезли жуткие клары, коварные ратфангеры с дудочками, маленькие кровососы-зойги, неповоротливые безмозглые гифты и множество других тварей, коим и названия нет. Но шторбы, вервольфы да злые гайсты – эти никуда не делись, разве что присмирели чуток, совсем уж к жилью не лезут. Были они всегда, еще задолго до Тьмы, и будут до тех пор, пока есть на земле злое колдовство, пока не снизошел на нее спасительный Свет. Так что лучше не рисковать понапрасну, есть у нас и на этом свете дела. В дому – оно надежнее…

– А я вот думаю все, думаю… – тихо ворковала Лизхен, уютно устроившись калачиком под боком у «милого» своего.

Они привычно лежали рядком внутри защитной пентаграммы, кое-как вычерченной Йоргеном, тут же топтались, посапывали лошади, комары звенели над ухом, где-то поодаль рычал то ли зверь, то ли вервольф, и казалось, не было его вовсе, этого странного мирного года, – привиделось, приснилось…

– Все думаю и думаю… Был у меня до вчера дом мужний с палисадником, и добро всякое в нем, и огурцы я посадила давеча, проклюнулись уже… Вдруг раз – и нет ничего, только лес кругом… И сейчас бы мне плакать, тосковать – а горя-то и нет вовсе! Спрашиваю себя: вот открылось бы облачко, выглянула Дева Небесная и спросила меня: «А не желаешь ли ты, вдова Кнолль, нынче же домой воротиться? Так, как будто и не было ничего? Жить, как прежде жила?» Знаете, что бы я ей ответила? «Нет, милостивица, не желаю. Пусть все идет, как сложилось». Отчего так? Или я на голову нездорова стала, с перепугу-то? Люди говорят, случается такое: решится ума человек и не может больше на одном месте жить, все бродит, бродит по свету, будто ищет чего, а найти не может… Не так ли со мной вышло? – Голос ее звучал ровно, безмятежно, похоже, предположение это ее ничуть не встревожило.

– Ничего удивительного, – со знанием дела растолковал Йорген, была его очередь нести караул, маг с силонийцем уже спали. – Сколько можно сидеть на одном месте и чужое исподнее шить? Наскучила тебе старая жизнь, на приключения потянуло, вот что! Со всеми такое бывает в нашем возрасте, не беспокойся. Спи.

– А! – сказала Лизхен и заснула, тонко засвистела носиком.

Тут она и явилась. Старая. Страшная. Ясно, что темная тварь, темнее некуда, а какой породы – Йорген не знал, впервые такую видел. У нее было худое голое тело, пустые мешки грудей свисали до пупа, ребра торчали, за спиной выпирал острый горб, или это просто хребет был так устроен. Ноги короткие, кривые, а руки длинные, с большими кистями, и каждый палец заканчивался изогнутым ятаганом когтем. В морде было что-то от человека, но больше от шторба, в частности, выдающиеся вперед клыки. Правда, кровопийц ночных природа наделила всего одной их парой, верхней, у этой же твари клыки еще и снизу росли, оттопыривая влажную губу. Нос был мленьким, приплюснутым, с глубоко вдавленной переносицей, из-под нависших кустистых бровей сверкали белые, без зрачка глаза. Из странно скошенной макушки вырастали беспорядочные пучки седых волос, казалось, ее кто-то очень неаккуратно выщипал.

В общем, та еще красавица! В надежности своей пентаграммы Йорген не сомневался, но рука сама, невольно потянулась к мечу… И вдруг она заговорила. Тварь, не рука. Хотя второе Йоргена, пожалуй, удивило бы меньше. Двадцать один год прожил на свете ланцтрегер фон Раух. И темных тварей за этот срок перевидал и переубивал великое множество. Но ни разу не случалось, чтобы те вступали в разговор.

Нет, связной речью владели многие. Например, вервольфы, пребывающие в облике человека, шторбы и зойги, вышедшие на охоту. Они могли выговаривать целые фразы и даже на простые вопросы отвечать. И все-таки назвать их речь в полной мере осмысленной было нельзя. Что-то оставалось в их памяти с тех времен, когда они еще были обычными людьми, вот и пользовались они этими словесными обрывками чисто механически, как хитрые восточные игрушки с пружинным заводом. Целью их было не общение, они лишь усыпляли бдительность своих жертв, выдавая себя за людей.

Но гадкая старуха не просто повторяла знакомые слова, она явно стремилась к диалогу!

– Веннер эн Арра? – проскрипела она скорее утвердительно, нежели вопросительно.

Ланцтрегер вздрогнул от неожиданности, но ответил не без вызова:

– Йорген фон Раух!

Казалось бы, ну какая разница, как называет тебя мерзкая ночная тварь? А вот досадно! Не любил он напоминаний о собственной темной стороне.

– Веннер эн Арра, – повторила старуха упрямо. – От себя не убежишь, мальчик, как ни обзовись.

– А я и не бегу никуда, – огрызнулся тот, тварь его раздражала до предела, хотелось выскочить и снести ей плешивую башку, но в душе уже начинало разгораться любопытство: не каждый день порождения мрака вступают со смертными в беседу! – А откуда ты меня знаешь?

– Хе-хе-хе! Кто же не знает Веннера эн Арра, остановившего Тьму! – был ответ, и в голосе старухи звучала издевка.

– Что тебе нужно, зачем пришла? – осведомился Йорген холодно, неожиданная известность в темных кругах его как-то не обрадовала. Оставаться со старухой один на один не хотелось: мало ли, зачарует еще, да и выманит из пентаграммы. Поэтому он стал тихонько, украдкой, трясти друга Тиилла за плечо, чтобы разбудить. Но силониец просыпаться не желал, а мимо внимания твари его манипуляции не прошли.

– Зря стараешься, – лязгнула она. – Проникнуть внутрь мне не дано, но кое-что еще я могу! Не проснутся твои друзья до рассвета, хоть в колокол над ухом звони.

– Как – до рассвета?! – Возмущению Йоргена не было предела. – Это что же мне теперь, всю ночь напролет караулить, без смены?! Эх, вот спасибо, удружила!

Ощерив не по-старушечьи крепкие клыки, тварь так усмехнулась в ответ, что стало ясно: ее бы воля – еще не так «удружила» бы. Оттяпала бы головы сонным и была такова с ними в зубах!

Ланцтрегер разозлился:

– Либо отвечай, кто такая и что надо, либо пшла прочь, пока я добрый и ленивый! Не то встану и в мелкие куски тебя изрублю. Нос отдельно, уши отдельно.

Старуха хихикнула снова:

– Неужто подымешь руку на старую женщину?

– Подниму, не сомневайся, – заверил ланцтрегер. – Ты не женщина, а гадость какая-то.

Тварь поднесла к белым глазам правую руку, принялась изучающе, будто в первый раз, разглядывать кошмарные когти свои, а потом молвила ностальгически, хоть и без особого сожаления:

– Да… А ведь когда-то и я женщиной была… – Она энергично поскребла когтем шею, будто ее кусала блоха. – Ну ладно, пошла я. После еще приду, на днях, тогда, может, подоле поговорим.

Сказала так, встала на четвереньки и убрела в лес, помахивая длинным тонким хвостом.

«И зачем являлась? – думал Йорген с досадой, лежа на спине и глядя в звездное небо. – Пришла, ушла… Чего хотела? Не спать теперь всю ночь из-за нее…» Разговор со старухой его неожиданно расстроил, то ли тем, что она его по имени называла (хотя могла просто его же собственные мысли прочесть, некоторые твари на это способны), то ли словами о женском прошлом – вроде как жалко стало ее… Многие, многие сотни добрых людей за годы Тьмы превратились в хищных, бездушных тварей, но в том не было их вины. Они – жертвы, не более. Поэтому всякий, кто в те годы держал оружие в руках и пускал его против очередной темной твари, втайне чувствовал себя виноватым. ЭТО когда-то было человеком, таким же, как и ты. Просто тебе повезло, а ему – нет. И хуже всего было с женщинами и детьми: почему допустили, почему не уберегли?.. И зачем он ей так сказал: «Ты не женщина, а гадость»? Не надо было говорить. Ах, как стыдно, как бестактно вышло…